Спрашиваю у Габриеля. Он объясняет, что прислуга берет носовые платки из пластикового ящика, в котором хранятся тканевые салфетки. Он понятия не имеет, кто их заказывает и откуда их привозят. Этот платок я могу оставить себе, потому что в той коробке их еще дюжины.

В последующие дни Габриель приносит мне завтрак рано утром, пока остальные жены еще спят. Он прячет Джун Бинз в свернутых салфетках или прикрывает тарелкой. Один раз я даже нахожу их между блинчиками. Из кусочков клубники Габриель сооружает эйфелевы башни и кораблики с острыми мачтами. Если я все еще сплю, он оставляет поднос на прикроватной тумбочке, и я ощущаю присутствие друга даже во сне. Мне грезится, будто я лежу под уютным одеялом, в тепле и безопасности. Коль скоро первое, что я вижу, открыв поутру глаза, это поднос под серебряной крышкой, значит, он ко мне уже заходил. В те дни, когда я просыпаюсь пораньше, мы тихонько беседуем. Наши лица едва различимы в полутемной комнате. Он рассказывает мне о том, что всю жизнь, сколько себя помнит, был сиротой, и о том, что в девять лет Распорядитель Вон купил его на аукционе.

– Звучит хуже, чем есть на самом деле, – объясняет Габриель. – В приюте детей учат шить, готовить, убираться. На каждого заводится что-то вроде табеля успеваемости, и на его основе богатеи могут делать свои ставки. Так здесь появились Дейдре, Эль и Эдер.

– Своих родителей совсем не помнишь? – спрашиваю я.

– Смутно, – отвечает он. – Я даже мир за стенами этого дома вспоминаю с трудом.

У меня сжимается сердце. Никто, сообщает мне Габриель, даже прислуга, не может покинуть границы этих владений. Еду, ткани, все необходимое им привозят, сами они по магазинам никогда не ходят. Единственные, кто может покидать их поместье, – это водители грузовиков, развозящих товары, Распорядитель Вон и Линден, да и то под настроение. По телевизору я нередко видела Комендантов и их первых жен на различных светских мероприятиях. Как правило, они связаны с выборами, разрезанием ленточек и прочим в том же духе. Но Габриель говорит, что Линден небольшой любитель выходить в свет и по большей части живет здесь как затворник. А чего бы и не жить? Целого дня не хватит, чтобы обойти все его владения. Но я не теряю надежды. Линден постоянно водил Роуз по вечеринкам. Она сама мне сказала, что, если я сумею завоевать его благосклонность, он отвезет меня, куда я только захочу.

– Ты не скучаешь по ней? – спрашиваю я. – По свободе?

– Да какая там свобода, в приюте-то, – со смехом отвечает он. – Но вот по пляжу я скучаю. Его было видно прямо из моего окна. Иногда нам разрешали там гулять. Мне нравилось наблюдать за отплывающими лодками. Если бы я мог выбирать, чем заниматься в жизни, я бы хотел работать на такой. Или, может, самому строить лодки. Но я даже на рыбалке ни разу не был.

– А меня брат учил ловить рыбу, – говорю я.

Мы усаживались на бетонную плиту у самой кромки воды и свешивали вниз ноги. Вспоминаю, как сильно дергается леска, мне не остановить катушку, но Роуэн мне помогает, показывает, как правильно выудить рыбу, чтобы та не сорвалась. Помню серебристую чешую, упругое, мускулистое тело, неистово бьющееся на крючке, широко открытые глаза. Снимаю рыбу с крючка, но не могу ее удержать, она вырывается из рук и с шумным плеском уходит под воду. Уплывает прочь, куда-нибудь во Францию или, может, Италию, чтобы передать их развалинам от меня привет.

Я стараюсь рассказать это все Габриелю так, чтобы он смог представить себя на моем месте. И хотя у меня не очень хорошо выходит показать, с какой силой у меня в руках дергалась удочка и как жалко я выглядела, стараясь вытащить рыбу на поверхность, он не сводит с меня внимательных глаз. Когда я изображаю плеск, с которым рыба ушла под воду, он даже смеется. Я тоже смеюсь, тихонько, не тревожа полумрак своей комнаты.

– Вы хоть пробовали свой улов на вкус? – спрашивает он.

– Нет. Съедобную рыбу ловят в открытом океане и привозят к нам на лодках. Чем ближе к берегу, тем вода грязней. Так что мы просто развлекались.

– Звучит здорово, – говорит он.

– Вообще-то удовольствие это сомнительное, – отвечаю я, вспомнив о склизкой чешуе и налитых кровью глазах.

Роуэн считал, что хуже меня рыбака не найти, и говорил, мол, хорошо, что рыбу, которую мы ловим, есть нельзя; если бы рыболовство было нашим единственным источником пищи, мы бы долго не протянули.

– Но это одно из немногих занятий, которые брату по-настоящему нравились и не были связаны с работой.

Разговоры о брате с новой силой навевают на меня тоску по дому, но в этот раз все не так уж страшно. Ведь рядом Габриель, тарелка с блинчиками и спрятанные в салфетке Джун Бинз.

Линден упорно не замечает нас днем, но каждый вечер исправно приглашает всех жен на ужин. Рассказывает нам об отцовских исследованиях, оптимистических прогнозах ученых и врачей, связанных с созданием противоядия. Упоминает, что его отец собирается на съезд в Сиэтле, где сможет сравнить свои данные с результатами других исследователей. Спрашиваю себя, уж не Роуз ли обязан Распорядитель своими данными. Интересно, как он ее обозначил? «Объект А» или «Пациент X»? Смыл ли розовый лак с ее ногтей? Сесилия в своем репертуаре – ловит каждое слово нашего мужа. Дженну все еще передергивает от одного его вида, хотя от еды она больше не отказывается. У меня все лучше получается изображать живой интерес ко всему, о чем ему придет в голову поговорить. Ну разве не чудесно мы проводим эти вечера при дрожащем свете ламп, пока за окном бушует ветер, а небо то и дело проливается дождем?

Как-то вечером мы застаем Линдена в удивительно прекрасном расположении духа. Он объявляет, что прошло почти два месяца со дня нашей свадьбы и что это событие надо обязательно отметить. Устроить настоящий праздник с разноцветными фонариками и живым оркестром. Он даже разрешит нам самим выбрать подходящее место где-нибудь в садах, окружающих особняк.

– Может, в апельсиновой роще? – предлагаю я.

Услышав это, Габриель и два официанта, убирающие со стола, вдруг заметно бледнеют и обмениваются многозначительными взглядами. Они понимают скрытый смысл моих слов: сколько раз относили подносы с едой в апельсиновую рощу, где Роуз проводила целые дни напролет. Она ее очень любила, ведь там они с Линденом сыграли свадьбу, там же – с грустью поведала она мне однажды, перекатывая во рту очередной леденец, – они в первый раз поцеловались. В этой роще Линден нашел ее через неделю после ее двадцатого дня рождения; бледная как полотно, в забытьи, она лежала в тени апельсинового дерева, хватая воздух посиневшими губами. В тот день он понял, что ей осталось немного и спасти ее ему не под силу. Все снадобья на свете могли лишь выгадать ей несколько быстротечных месяцев жизни.

Праздник в апельсиновой роще. Лицо Линдена искажает гримаса боли. Я не отступлюсь. Ему вовек не расплатиться за все страдания, что он мне причинил.

– А давайте! – восклицает ни о чем не подозревающая Сесилия. – Линден, мы там даже ни разу не были.

Линден вытирает рот салфеткой, кладет ее на стол и спокойно отвечает: