Вытаскиваю из наволочки и протягиваю Дженне платочек Габриеля. Она отрицательно мотает головой. Видимо, ей настолько ненавистен этот дом, что она не желает даже высморкаться в кусочек ткани, который имеет к нему отношение.

– Мне осталось всего два года, – говорит она. – Возвращаться мне некуда, живу здесь, как заключенная, но он меня все равно не получит. Умру, но ему не дамся.

Перед моими глазами встает картинка: каталка с бездыханным, окоченевшим телом исчезает за дверью лаборатории в подвале. А Распорядитель Вон неутомимо потрошит своих невесток одну за другой.

Не знаю, что и сказать. Мне ее злость понятна. Врать я мастак, но толку сейчас от моих россказней? У Дженны насчет своего будущего иллюзий не осталось, она знает, что ее ждет и что счастливого конца ей не видать. Я что, одна отрицаю очевидное?

– А что, если бы ты могла отсюда выбраться? – спрашиваю я. – Ты бы рискнула?

Она пожимает плечами и недоверчиво фыркает.

– Бежать? Куда? – спрашивает она, продолжая всхлипывать. – Нет уж. Умирать, так с музыкой.

Она с нарочито небрежным видом расправляет рюши на рукаве сорочки и… вытирает ими нос. Дженна как будто сломалась: передо мной сидит скелет, призрак когда-то хорошенькой девушки, что безвозвратно покинула мир живых. Она ловит мой взгляд, в ее глазах еще теплится жизнь.

– Ты действительно провела с ним целую ночь? – спрашивает она с выражением, нисколько не похожим на развязный тон Сесилии.

В вопросе Дженны нет ничего оскорбительного, ей просто интересно.

– Он пришел сюда в ту ночь, когда умерла Роуз, – отвечаю я. – И сразу заснул. Ничего не было. Совсем ничего.

С трудом сглотнув подступивший к горлу комок, она молча кивает. Дотрагиваюсь до ее плеча. Она вздрагивает всем телом, но не отстраняется.

– Мне правда очень жаль, – говорю я ей. – Он ужасный человек, а этот дом… Страшнее места нет. Единственная, кому здесь нравится, это Сесилия.

– Дай ей время, – отвечает Дженна. – Это она сейчас зачитывается всеми этими книжками по беременности, ерундой всякой вроде Камасутры. Потом поймет, что в жизни все происходит совсем по-другому.

А ведь так оно и есть. Дженна, тихая как мышка, все это время внимательно наблюдала за своими назваными сестрами. И неплохо нас изучила.

Она еще ненадолго остается у меня в спальне, тяжело дыша и давясь последними всхлипами. Беру с ночного столика стакан воды, протягиваю ей. Она делает пару глотков, старается взять себя в руки.

– Спасибо за то, что постояла за себя сегодня, – благодарит она меня. – За то, что показала ему, каково это.

– А тебе спасибо за поддержку, – отвечаю я.

Мне кажется, что, когда она оборачивается в дверях, за секунду до того, как исчезнуть в темноте коридора, на ее губах появляется легкая улыбка.

Ложусь спать. Всю ночь меня мучают кошмары. Мне снятся грустные молодые девушки с томными глазами, серые фургоны, взрывающиеся стайками бабочек, и наглухо запертые окна. Девушки повсюду, они, подобно лепесткам, срываются с ветвей апельсиновых деревьев и с ужасным глухим звуком падают на землю, лопаясь от удара, как перезрелые фрукты.

В какой-то момент я оказываюсь в новом, незнакомом мне месте. Не слышится ни звука. Ничего толком не вижу. Все кругом белое. В нос бьет запах перегнившей почвы и латекса. Распорядитель Вон в костюме химзащиты откидывает с моего лица простыню. Хочу закричать, но у меня ничего не выходит: я умерла, а мои глаза так и остались открытыми. Он опускает лезвие к ложбинке между моих грудей, собирается меня разрезать. Боль через мгновенье станет невыносимой, и тут в мой сон врывается какой-то посторонний звук.

– Рейн, – зовет меня голос. – Рейн.

В панике просыпаюсь, хватая ртом воздух. В груди глухо колотится сердце. Не прошло и секунды, а я уже полна жизни, которой была лишена во сне. Сейчас раннее утро. Все, что я могу разглядеть в полумраке комнаты, это блеск голубых глаз Габриеля. Называю его по имени, просто чтобы услышать себя и убедиться, что он и вправду здесь. Рядом на столике серебрится поднос с завтраком.

– Тебе приснился страшный сон, – шепчет он. – Помнишь о чем?

– Подвал, – шепчу я в ответ и вытираю рукой мокрый от пота лоб. – Попала туда и никак не могла выбраться.

Привстаю, чтобы включить лампу. В глаза бьет яркий свет, я непроизвольно щурюсь и прикрываю лицо рукой. Наконец зрение проясняется, и я вижу, что Габриель присел на край моего матраса, ровно на то же место, где еще недавно сидела Дженна и рассказывала мне о собственных страхах.

– Жуткий сон, – соглашается Габриель.

– Но тебе снились и пострашней, – говорю я без малейших сомнений.

Резко помрачнев, он кивает.

– Что, например? – спрашиваю я.

– Леди Роуз была беременна, – рассказывает он. – Больше года тому назад. Ребенок умер при родах. Вроде бы обвитие пуповиной. Комендант и леди Роуз развеяли его прах в апельсиновой роще. Я иногда думаю о нем. А был ли он вообще? Я не знаю точно, что происходит с теми, кто умирает в этом доме. Здесь нет кладбища или чего-нибудь вроде него. Тела либо сжигают, либо они просто исчезают.

У Роуз был ребенок. А я и не подозревала. И его прах или что-то похожее развеяно в апельсиновой роще.

– Габриель? – Мне становится по-настоящему страшно. – Я хочу выбраться отсюда.

– Я здесь уже девять лет, – говорит он. – Половину жизни. Иногда мне кажется, что за пределами этого поместья ничего нет.

– Конечно, есть, – отвечаю я. – Там океан, лодки выходят из гавани, люди бегают трусцой по дорожкам, а как стемнеет, зажигаются фонари. Там настоящий мир. А здесь – нет.

Но я понимаю его. В последнее время и мне все труднее стало вспоминать о своей прежней жизни.

Праздник, как нам и обещали, устраивают в апельсиновой роще. Весь день бедняжка Эль ни на шаг не отходит от Сесилии: она то платьем недовольна – не по фигуре сидит, то макияж ее не устраивает. Над прической тоже приходится потрудиться: волосы несколько раз перемывают и укладывают по новой. Меня приглашают оценить каждый вариант, и всякий раз Сесилия выглядит прекрасно, правда, свой юный возраст ей скрыть не удается. Она похожа на маленькую девочку, надевшую мамины туфли на высоком каблуке, чтобы казаться взрослее.

Мне Дейдре сшила платье из мягкой ткани апельсинового цвета. Она уверяет меня, что при вечернем свете я буду в нем просто ослепительна. Обхожусь без укладки: длинные светлые локоны, переливаясь разными оттенками, свободно спадают на плечи. Дейдре молчит, но я знаю, что, смотря на мое отражение в зеркале, она не может не думать о том, как сильно я похожа на Роуз. Я почти уверена, что, когда меня увидит Линден, он даже не поймет, что это я, решит, что встретил земное перевоплощение своей потерянной любимой. Надеюсь, это поможет мне привлечь его внимание.