Глаза Денисенко при этом радостно вспыхнули.

– Да, товарищ сержант, сейчас все сделаю в лучшем виде!

А я, подозвав к себе нашего переводчика Силуянова, велел ему объявить эсэсовцам, что за свои преступления против мирных жителей всех сейчас казнят адекватно их преступлению.

Остальные бойцы смотрели на все это, и кое-кто все же отворачивался: для них это было еще очень жестоко, не насмотрелись они на немецкие зверства в полной мере. Двое дюжих бойцов подтащили первого эсэсовца к столбу, и Денисенко, вытащив из своего сапога финку, сделал ему легкий надрез на животе. Эсэсовец дернулся, но бойцы его удержали, а Денисенко, запустив ему в живот руку, уже тащил наружу кишку, которую мгновенно прибил к столбу, а после, зайдя эсэсовцу за спину, пнул его ногой в зад. При этом бойцы, которые до этого его крепко держали, отпустили его, и эсэсовец под действием пинка был вынужден пробежать несколько шагов, а за ним потащились и вытаскиваемые из живота внутренности.

Остальные эсэсовцы в ужасе смотрели на это, а когда я приказал тащить к столбу следующего, то даже связанные попробовали устроить драку. Им теперь хотелось только одного – умереть в бою, пускай даже без урона нам, главное, не так страшно, как они только что видели. Их быстро угомонили, не дав им соскользнуть и уйти от ответственности за свое преступление.

Приблизительно через полчаса остался только один гауптштурмфюрер. Он видел, как казнили его подчиненных, и думал, что его казнят, как и их. Надо отдать ему должное, он не пытался сопротивляться, как они, и с вызовом смотрел на Денисенко.

– Боец! – подозвал я Денисенко к себе, когда остался один только гауптштурмфюрер. – Этого казним немного по-другому, ведь именно он приказал сжечь население деревни. Ты, наверное, недоумеваешь, зачем я приказала тебе принести мясницкий тесак. Ты должен сначала двумя ударами перерубить ему ребра на груди, а затем ножом подрезать кожу и мясо внизу и вверху, чтобы можно было завернуть ребра назад к спине. Сможешь так сделать?

– Сделаю! – с мрачной улыбкой сказал Денисенко.

Он действительно все сделал: двумя быстрыми, сильными и точными ударами перерубил немцу ребра у грудины, а затем, подрезав их снизу и сверху, задрал связанные руки немца вверх и двумя резкими движениями завернул ребра ему за спину. Многие бойцы, которые до этого держались, все же не смогли с собой справиться, и их вырвало.

Честно говоря, мне тоже было хреново и подташнивало от такого зрелища, я ведь не кровавый маньяк, который просто упивается муками своих жертв. Хотя, думаю, после сегодняшнего дня многие станут думать, что я кровавая маньячка. Да, не я казнил эсэсовцев, но это сделали по моему приказу и как я сказал. Зрелище, конечно, было страшное, это во времена средневековья народ был более грубым и подобное было в порядке вещей, но с тех давних пор прошло много времени, и люди стали немного гуманней, по крайней мере, у нас в России, чего не скажешь про фашистов.

– Надя, зачем?! – только и смог проговорить потрясенный Горобец после всего увиденного.

– Витя, – ответил я Горобцу, – ты сам видел, что эта нелюдь творит на нашей земле. Ты видел расстрелянные колонны беженцев, женщин и детей, раздавленные телеги медсанбата, сожженных заживо жителей, а там были старики, женщины и дети. Чем они были виноваты, чтобы их расстреливали, давили и сжигали заживо?! Чем?! Мы не смогли их защитить, хотя это наша прямая обязанность! Мы оставили их на поругание врагу, и ты хочешь, чтобы их и дальше расстреливали, вешали, давили и сжигали заживо?!

– Н-не-ет… не хочу.

– Тогда у нас есть только одна-единственная возможность защитить этих людей. Пока мы не вернемся назад, гоня эту нечисть прочь с нашей земли, надо дать им понять, что за свои преступления враги ответят в полной мере и казнить их будут не гуманным расстрелом или повешением, а самыми изуверскими казнями! Думаешь, мне доставляет радость придумывать казни пострашней? Это вон Денисенко смог не задумываясь так казнить немцев, и не потому, что он кровавый маньяк, который упивается болью и кровью своих жертв, а потому, что полчаса назад эти немцы хладнокровно сожгли всю его семью и односельчан. Только когда немцы поймут, что за свои преступления им придется ответить, причем адекватно совершенному, они задумаются: а оно того стоит? Стоит ли рисковать быть не просто убитым, а самым зверским способом в ответ за свои зверства против мирного населения?

– Не знаю, Надя. Возможно, ты и права.

– Конечно же права, ничто так хорошо не стимулирует, как наглядный пример. Когда у тебя перед глазами жуткие казни твоих товарищей, которые поглумились над мирным населением, то невольно задумаешься, а не окажешься ли и ты на их месте, после того как сам жестоко казнишь мирное население.

– А что ты вообще им устроила? Я про такое даже и не слышал никогда.

– Напомнила этим сраным потомках нибелунгов, что мы тоже древний народ[6].

Делать нам тут больше было нечего, трофеев с эсэсовцев было кот наплакал – пара уцелевших грузовиков и пара десятков автоматов, которые мы прихватили с собой, пригодятся. Нам их не на себе нести, а оружия, как и патронов, много не бывает.

А нам надо снова запутать свой след, чтобы нам самим засаду не устроили и не засадили по самые гланды.

8 июля 1941 года. Штаб Гудериана

– Господин командующий, новые новости о механизированной группе русских.

– Что они в этот раз натворили, кого уничтожили? Я так понимаю, что вы их до сих пор не то что не уничтожили, но даже не нашли!

– Виноват, но это оказалось очень трудной задачей. Посланный на их поимку моторизованный батальон был полностью уничтожен ими в засаде. Потом их следы потерялись и только вчера снова проявились.

– Что на этот раз?

– Рота СС, рота гауптштурмфюрера СС Рольфа Радке проводила зачистку в одной из деревень, и как раз в тот момент, когда они сжигали в сарае местных жителей, там оказались русские. Девятерым выжившим солдатам вспороли животы и, прибив их кишки к столбу, заставили идти вперед, вытаскивая этим из своего живота свои кишки. Самому гауптштурмфюреру сделали кровавого орла.

Гудериан удивленно посмотрел на своего подчиненного.

– Кровавого орла? Интересно. Можно подумать, что мы оказались во временах Зигфрида[7].

– В войсках командиршу этого отряда уже окрестили Валькирией и боятся ее.

– А это точно она?