вертикали, все сплошь ненадежные откосы, покрытые рыхлыми осыпями – крошечными камушками размером и консистенцией точь-в-точь, как кошачий помет. Холм крутой и неприятный для подъема, даже горный козел не смог бы вскарабкаться на него по прямой. Единственный способ забраться на холм – идти по нему то вверх, то вниз. Серпантин тропы, казалось, никогда не закончится, а перед первым лагерем есть по крайней мере три ложные вершины. В этой игре традиционно участвует каждая гора – дразнит рассудок, обманывает зрение оптической иллюзией, заставляющей верить, что вершина ближе, чем на самом деле. Фиксируешь взгляд на заметной издалека точке, но стоит подумать, что ты уже наверху, как забираешься на очередной гребень или карабкаешься на валун, и вдруг обнаруживаешь впереди еще целый новый гребень, который невозможно было заметить снизу. Если нацеливаешься на такую ложную вершину, веря, что это и есть конец пути, разочарование здорово выпивает энергию.

Я забиралась на Кошкины фекалии с таким чувством, будто каждый раз начинаю подъем заново. И еще раз. И снова. Словно боги гор бросали кубик и отправляли меня на три клетки назад на игровом поле Монополии, как бывает, когда тащишь карточку Шанс. Это было чистое мучение: ползешь, выкладываешься на полную, отдаешь все силы, и только ради того, чтобы снова и снова впадать в уныние, однако это кое-чему меня научило, и я смогла забрать это знание с собой в будущие восхождения. Я перестала цепляться взглядом за обманчивый гребень впереди. Если будешь думать, что гора уходит вверх бесконечно, истинная вершина становится чудесным сюрпризом.

Мы преодолели подъем с 40-градусным уклоном и увидели ярко-оранжевые палатки первого лагеря на высоте чуть более 6300 м. Привязанные к скалам на небольшой, относительно ровной площадке, палатки трепетали на ветру, пугающе близко к отвесному обрыву. После недолгого отдыха, перекуса и горячего чая мы отправились обратно в передовой базовый лагерь, вниз по серпантину через Кошкины фекалии и по каменистой морене. Когда же мы снова поднялись, чтобы устроиться на ночевку уже в первом лагере, было что отпраздновать, но на следующее утро, спускаясь вниз, я услышала, как вскрикнула Лола. Я подбежала к ней, и лишь спустя мгновение осознала, что смотрю на человеческую руку с переломанным предплечьем. Кости были белыми, как кварц. Лохмотья мяса торчали поверх волокнистых мышц. Остатки кожи были покрыты синими и серыми пятнами, но больше всего в тот долгий момент, пока я стояла там и таращилась, меня поразили ногти на пальцах – они были совершенно целые, даже кутикула была не повреждена. Пальцы были сжаты, но не в кулак. Скорее, как бывает, когда кто-нибудь кладет тебе что-то мелкое на ладонь, а ты сгибаешь пальцы, чтобы удержать. Так я приняла от Джонатана медальон Святого Христофора, который муж вложил мне в руку в тот вечер в Гонконге. Я не могла заставить себя прикоснуться к этой руке в серых пятнах, но мне хотелось верить, что она сжимала что-то очень ценное.

На 38-й день экспедиции (хотя по ощущениям это был 138-й, никак не меньше) мы вернулись в передовой базовый лагерь, преследуемые завывающей нам вслед метелью. Мы оказались заперты в палатках, и потянулись унылые и мрачные дни ожидания. Мы играли в карты, обменивались книгами и травили байки. У второго американца начался кашель с мокротой, и он решил спуститься вниз вместе с молодым британцем, который пришел к выводу, что все это чертовски скучно. Остальные невесело ждали. После долгих часов, проведенных вместе в палатке-столовой, неизбежны были конфликты из-за тесноты и постоянного вынужденного общения. Напряжение вспыхивало и спадало. Люди ссорились и сидели, дуясь друг на друга, по разным углам. Я старалась сохранять нейтралитет, держа свои взгляды при себе, особенно, когда споры касались таких щекотливых вопросов, как политика и религия.

Наконец погода переменилась, и девять оставшихся в экспедиции членов команды поползли на Кошкины фекалии, направляясь в первый лагерь на отметке примерно 6300 м. Там мы переночевали, мечтая о походе до второго лагеря, что располагается на 700 м выше. На следующее утро мы вернулись в передовой базовый лагерь, а наши шерпы двинулись вверх, чтобы обустроить второй лагерь. Согласно плану, мы должны были последовать за ними на другой день, и все хотели проявить себя с самой лучшей стороны, но наблюдать, как Дэниел быстро поднимается по камням, было все равно, что просматривать ускоренную видеозапись. Я никак не могла угнаться за ним: он двигался быстро, делая большие шаги своими длинными ногами, поэтому я решила держаться в конце цепочки, стараясь выработать свой собственный темп. Когда мы остановились передохнуть на вершине Кошкиных фекалий, я увидела, что палатки первого лагеря все покрыты льдом, источенным ледяными ветрами. Без кошек мы поскальзывались и оступались на заснеженных камнях, но все же добрались до лагеря.

Устраиваясь на ночь в палатках, слушали тревожный радиообмен и болтовню. Шерпы возвращались из второго лагеря и тащили на руках двоих: у одного человека были сильно повреждены ноги, а у другого сломаны ребра. Они попали под лавину, пока устанавливали веревки. В течение следующих нескольких часов вернулись и другие шерпы, раненые и потрясенные, у одного были напрочь разбиты очки. Мы изо всех сил старались помочь проводникам, а потом Дэниел отправил их в передовой базовый лагерь. Я смотрела им вслед, ощущая их боль, как свою, и страшилась того, что это может означать для экспедиции.

– Расходитесь по палаткам, – велел Дэниел. – Пейте воду. Отдыхайте. Утром поговорим.

В палатке мы с Ким обсудили ситуацию. Я была подавлена, беспокоилась о раненых шерпах, нервничала из-за погоды в ближайшие дни и пыталась убедить себя, что это восхождение все равно очень важно для меня, ведь я физически в порядке и готова идти дальше.

– По моему опыту, – заметила Ким, – лавины обычно означают конец подъема.

На следующее утро Дэниел сообщил нам, что экспедиция закончена. Разъяренная, дьявольски расстроенная, я запихнула свое снаряжение в рюкзак и быстрым шагом ринулась вниз, уходя с горы и повторяя на каждом шагу: «Черт! Черт! Черт!» На этот раз злиться было не на кого. Просто не повезло.

Чо-Ойю на тибетском языке означает «Бирюзовая богиня». Спускаясь, я смотрела вверх, на гору, и понимала, откуда взялось такое название. Гора возвышалась над нами, окутанная снегами и льдами, в которых отражалось синее небо. С тех пор, как я впервые увидела ее, Чо-Ойю постаралась преподать мне два важных урока. Сначала я была слишком занята и расстроена, но позже сумела расслышать, что же именно ветер шептал мне на ухо. Первым уроком было терпение. Второй урок заключался в том, что