Все происходит так быстро. Ломано.

Не любила бы я Макса — клянусь, отдалась бы. Потому что переспать с ним — кайф, знаю, это было дважды, по-разному, но идеально. Однако я люблю его и снова о свою любовь спотыкаюсь.

Он два раза просил о близости, и я не отказывала. Что было потом? Я, может, и поломанная им, но чувство собственного достоинства имею. Он сам его во мне взрастил за этот год, называя особенной.

Качаю головой. Вспоминаю все обиды, все его измены — и прежде всего вот эту, свежую. Максим, наверное, кончить не успел, вот и лезет сейчас. Я накручиваю себя и зверею! Отпихиваю.

— Прекрати, — шиплю. — Прекрати немедленно! Оставь меня в покое!

Толкаю с силой, изворачиваюсь и закидываю ногу на ногу, переплетаю лодыжки, намертво сцепляя замком. Упираюсь руками в грудь.

Он застывает на этом расстоянии, дышит тяжело. Ставит руки по обе стороны от меня. Не пускает.

— Ману, — говорю. Голос звучит жалко, поэтому пользуюсь особым именем мужа. И прокатываюсь по тому, что для него важно, несмотря на всю его современность. — Ману, перестань, ты меня унижаешь. Я отдала тебе свою девственность, верность тебе храню. А ты… прямо с секретаршей… И потом ко мне?

Отворачиваюсь. Подбородок задираю гордо. Сердце колотится на грани возможного, из груди выпрыгивает.

Что сделает? Что Максим со мной сейчас сделает? Он же так возбужден! Додавит? Покажет, кто в семье главный? Как жену любить надо, а ей — мужа уважать-ублажать? Доведет до пика и домой отправит?

Я не переживу этого. Пусть убьет лучше. Не переживу! Он меня трогает только, и уже кончаю. Ну не могу я быть такой жалкой! Перед другими — по фигу, но только не перед ним!

— Аня… — Голос звучит негромко, снова хрипло, но так, будто Максим живой человек, не уголь. — Я не понимаю твои сигналы.

— Не целуй меня. Я тебе запрещаю.

Он ведет носом по моей шее, шумно втягивает мой запах, и от этого ощущения я срываюсь на дрожь. Я в нем, Макс мной пропитывается. Это так важно! Господи. Дичаю и действительно как кошка хочу на него наброситься, подстроиться, позволить. Но вместо этого качаю головой.

Он чуть отстраняется.

— Ты снова обиделась на меня?

Достаю мобильник из кармана, нахожу ту самую фотографию простыней и показываю ему. Максим абсолютно серьезен, смотрит, кивает. И я вдруг осознаю, какое имею на него влияние. Другой бы на его месте просто рассмеялся, дескать, трахнулись и трахнулись, мало ли целок вокруг ходит. А для него это имеет значение. Тупые старые традиции, но он действительно ценит, что лишил меня невинности. Что я не захотела до него прыгать по мужикам. Что гордая и верная.

— Ты меня уничтожаешь день за днем, — шепчу. Смотрю в сторону. Не на него.

— Ты просила не трогать, я берег, как умел. Не трогал.

— Ты утверждал, что моя любовь к тебе ненастоящая. А я и спустя год не разлюбила.

— Блядь.

— Не разлюбила! — выпаливаю.

Максим нежно берет мою ладонь, подносит к губам и целует. Сперва тыльную сторону, пальцы. Каждый по очереди. Потом касается внутренней стороны.

Мы друг другу навязаны. Нам надо разойтись. Самый подходящий момент сейчас: нет угрозы для его карьеры. Мне ведь очень хочется, чтобы Макс был успешным и богатым, тогда и наша доченька будет расти в достатке и любви. Можете камнями закидать, но я знаю, что такое нищета и голь перекатная, и ребенку своему этого ада не пожелаю.

Максиму… тоже. От всего сердца — только счастья. Ему тоже меня надо отпустить. Пусть не полюбил, но он был первым, и я была верна. Он уважает за это, ценит. Он… наверное, поможет и мне.

Мы зависаем на этом подоконнике.

Навязанные. Я оказалась не в том месте, не в то время. Он выпил трин. Я влюбилась до смерти.

Мои пальцы в кольцах — изящных, современных, с прекрасными сверкающими бриллиантами. На запястье несколько браслетов. На руках у меня, возможно, целая квартира в небольшом городе. Все эти украшения подарил Максим. Стоит сейчас передо мной, горячий, взъерошенный, зацеловывает мои руки. Искренне и почему-то щемяще трогательно. И мне вдруг кажется, что он так не делал никогда. А если делал — то нечасто и для какой-то особенной женщины.

Эти пробирающие поцелуи Максу несвойственны, и одновременно только от него они имеют значение. Цыган из богатой семьи, у которого девок была куча самых красивых. У которого власть в руках невероятная.

Я люблю его, но могу представить, что потом будет. Сложный он. Такие и правда, наверное, должны лет в шестнадцать жениться девственниками, чтобы мир не видеть и не развращаться. Убийство — быть с ним.

Только заглушила боль немного, только карьерой занялась… и что теперь? На те же грабли с размаху? Снова маяться — верен не верен, не мечтает ли о другой?

Мягко забираю у него руку, не позволяя больше целовать, но и не вытираю демонстративно. Это уже был бы конец, а я к такому не готова.

— Я приехала извиниться, Ману, — говорю специально осторожно. Без вызова, просто гордая, искренняя девка. — С обложкой вышло некрасиво. Как и с правами на фотографии. Я знаю, что ты заступился за меня перед семьей, и это важно. Даже не представляю, чего это тебе стоило. И понимаю. Правда. Ты все думаешь, я не знаю тебя, а я знаю. И еще. Я не хотела сегодня скандалить, только извиниться. Ненавижу с тобой ссориться. Я очень ценю твою заботу, ты перевернул мою жизнь однажды, и я… просто увидела мир другим. Благодаря тебе.

Он прищуривается. Ему не нравится. Потому что похоже на прощание.

Тело мое бедное аж пульсирует, требует жарко, нестерпимо. Максим еще рядом, опаляет, как печка на максимуме.

Поднимаю глаза. Снова друг на друга смотрим. Уж не знаю, что он там видит, но на следующем вдохе подхватывает меня на руки. Усаживается на подоконник, меня — к себе на колени. Не верхом, а когда ноги вместе, они по-прежнему замком. Макс кладет голову мне на грудь. Я… растерявшись, машинально начинаю поглаживать его, нежно ерошить волосы.

— Рибу приехал тогда с целой командой ради меня одной, мы до этого не обсуждали формат съемки, он сказал, что привезет одежду. Когда дошло до дела, я не осмелилась отказаться. То есть изначально я не планировала тебя как-то подставлять. Не думала, что это будет аж обложка! Где я и где обложка, ну правда! Я по-прежнему считаю, что фотографии красивы, но я