class="p1">Тут громко хлопнула входная дверь и через середу мимо нас – вжиииик – пронеслась чья-то фигура. Так быстро, что я не успел разглядеть вошедшего. Григорий, впрочем, сразу обернулся ему вслед и зычно крикнул:

– Юлия!

Громкий звук шагов прервался. Недовольный голос:

– Чего тебе?

– Подойди, – приказал Григорий, – Поздоровайся с гостями. К нам пришли тетя Каролина и ее племянник Андрей.

– Могу отсюда здороваться. Привет всем!

– Юлия, подойди, я сказал! – сильнее прикрикнул Григорий.

Последовало невнятное бормотание, и в середу вошла девушка. Она выглядела совсем юной, скорее подросток. В глаза бросался противоречивый облик: хотя она была одета в строгую школьную форму, внутренний бунт выдавали кожаные браслеты с шипами на обоих руках, и амулет, изображавший череп, – не говоря о полукольце в носу. Вызывающий образ дополняли косички, что глядели с плеч разными цветами: белым и черным. Граница цвета проходила точно посередине головы Юлии. Впрочем, для меня ее облик не был необычным: кто часто ездит в московском метро, быстро привыкает к любому проявлению индивидуальности. Меня удивляло, что так выглядела дочь нашего хозяина.

– Была сегодня в школе? – спросил он.

– Ааааа-га.

– Тогда расскажи, что там было.

– Эй, дай спокой! Думаешь, пришли гости, можешь на меня кричать, – дала отпор раздраженно.

– Григорий, нам пора, – сказала как можно любезнее Каролина и встала из-за стола.

– Сиди-сиди, Каролка, – пропыхтел кузнец.

Он схватил дочь за руку и резко потянул к себе.

– Не хочешь говорить со мной, так поговори с ними, – холодным голосом сказал Григорий, – Расскажи, как ты пропускаешь школу.

– А по что мне учиться? Я все время помогаю тебе! Огород, лошади, козы – все время!

– Мы говорили об этом, – рассудительным тоном возразил кузнец, – Это – наше, и мы должны о нем заботиться.

– Но нас двое, тата! Только двое! А работы – в хуй!

Кузнец побагровел.

– Не смей такие слова говорить.

Сцена была более чем нелицеприятной. Я поддерживал желание Каролины уйти, но в то же время мне было жаль Юлию. Кузнец слишком много позволял себе, хоть она и была его дочерью. Девушка тем временем еще сильнее распалилась.

– Я не собираюсь себя загонять, – голос ее звучал натянутой струной, – Наш дом – не Великий совет и ты мне не хозяин. Не можешь давать наказы!

– Да что ты… Я просто волнуюсь о тебе, – смягчившись, сказал он.

– Волнуешься?! Волнуйся о себе! Ты не видишь дальше носа, тата. Мир изменился, а ты остался в прошлом. Все это «наше», как ты говоришь, скоро умрет!

– Что ты!

– И ты виноват, что мы вдвоем остались. Мама сгинула из-за тебя!

Эти слова застали Григория врасплох. Лицо его скорчилось от гнева, и он вдруг навис над девушкой огромной скалой. Огромная рука поднялась в воздух. Не помню, как оказался перед ним. Я взнес локоть и принял удар на себя – с таким же успехом мог загородиться от падающего дерева. Юлия воспользовалась моментом и скользнула в сторону двери. Григорий успел схватить ее сумку, но девушка быстро избавилась от ноши и выскочила на порог.

– Как она смела? Как смела? – повторял он, шумно глотая ртом воздух.

– Как смел ты поднять на нее руку?! – вступила Каролина. – Андрей, ты в порядке?

Неудавшаяся оплеуха бросила меня на пол. Я представил, что было бы с девушкой после такого удара. Григорий не обращал на нас внимания и будто вовсе не хотел говорить о том, что произошло. Вместо этого он запустил руки в сумку и перебрал содержимое.

– Ах, вот оно что.

Его пальцы вынырнули с маленьким белым флаконом без этикеток. Он снял крышку и высыпал на стол горсть мелких желтых таблеток.

– Наркотики! – выплюнул Григорий, – Так вот почему она такие бздуры плела!

– Ты уверен? – с сомнением спросила Каролина, – Возможно, это ее лекарство.

– От чего? Не больна она!

– Это могут быть антидепрессанты, – вздохнула тетя, – Неважно. Нельзя с ней так обращаться. Что бы она ни сказала. Я помню, что Юлия была другой.

– Хочешь сказать, это моя вина?

– Вас всего двое, тут она права. Тебе и так не хватает рук. Если она направду убежит, что станется с хозяйством? Кто поможет тебе?

– Придет, никуда не денется! Всегда возвращалась. – хмуро пробасил кузнец.

Григорий извинился, что ему пора заняться делами, и мы с Каролиной вернулись к лошадям. Наш визит оказался впустую, и разочарование в ситуации витало в воздухе – большую часть пути мы ехали в гнетущем молчании. Только недалеко от дома тетя задумчиво проговорила:

– Может, Григорий был прав. Все это ерунда, и никакой силы нет в мече. Но тогда ни в чем ее нет.

– Откуда ему знать?

– А ты веришь? Веришь, что в предметах есть сила?

– Ну, скажем так…

– Наверно, ты по-другому веришь. Иначе зачем тебе выполнять этот наказ Веславы? Ведь никто не помогает тебе. Ты сам решил это делать. Но почему?

– Даже не знаю. Просто так было правильно. Наша семья никогда не собиралась вместе. Бабушка, наверно, это чувствовала.

– Думаешь, это бы ее порадовало? Что вся семья ради нее собралась?

– Конечно.

– Здорово, что ты веришь. Но тяжело верить, когда ты один. Вот я хотела тебе помочь, но не вышло.

– Надо просто найти другой способ.

Я говорил слова утешения, но совершенно не знал, как нам быть дальше. Действительно, во что я верил? Я с таким рвением взялся за исполнение наказа, что не подумал, как именно я это сделаю. Сначала попал под лавину, и меня спас Лалу. Теперь следовал за Каролиной, потому что у меня не было идей. А впереди были поиски отца, по слабой и невнятной наводке. «Ты привык давать обещания, которые не можешь выполнить». Дарья говорила это в другом контексте, но я на мгновение задумался – не позвать ли его? Нет, я не должен. Врач говорил, что слишком опасно. А кроме того, нет никакого способа. Так ведь? Я должен забыть о нем. И о Москве тоже.

У калитки мы спешились и за поводья повели лошадей к загону. Небо к этому времени потемнело: ветер нагнал больших туч пепельного цвета. Издалека доносился, приглушенно, клокочущий рокот – предвестник грозы. Ветер окатывал землю волнами холодного воздуха и трепал полы курток.

– А у тебя тоже есть мурти? – спросил я Каролину.

– Марцель – мой мурти.

– Как? Я не понимаю.

– Это сложно объяснить. У меня раньше был покровитель… В детстве. Но он отвернулся от меня. Ах, Андрей, сейчас это все неважно. Я никчемная.

Она снова обвиняла себя. Что все-таки скрывалось за фасадом беззаботной хиппи? Со стороны крыльца кто-то вдруг громко запел: