– Но так не должно быть! – возразила я. – Надо самим заявить в полицию!

– Да, ты уже попыталась сегодня… скажи спасибо, что Радик собирается подзаработать на тебе. Иначе бы он убил тебя, а тело выбросил в реку или закопал в лесу. И кто об этом узнает? Никто. Вот так-то…

– Но какой-то выход должен быть, я не хочу быть проституткой!

– Мой тебе совет: будь посговорчивей и попытайся установить хорошие отношения с Радиком. Он добрый, добрее Марата. Может, он отпустит тебя через год. Заработает на тебе денег и отпустит.

Я снова заплакала. Я не совершила никакого преступления. За что я так наказана? Кто дал право Сергею или Марату покупать и продавать меня? Я им не принадлежала, я не была предметом, который лежит на полке в магазине, на мне не было никакого ценника. Я была человеком, а не куклой.

– Наташа, ты еще молода. В жизни много грязи: торговля людьми, проституция, наркотики…

– Я не хочу быть проституткой. Кто-нибудь меня об этом спрашивал?

– Мир несправедлив. Некоторые в шоколаде родятся, а другие становятся рабами…

Но я не хотела жить в мире, где моим телом будут распоряжаться грязные дельцы. Мое тело принадлежало мне, а не им.

Я лежала на матрасе и скулила, как старая собака. Потом меня начал бить озноб. В детстве, замерзая по ночам, я залезала под одеяло с головой и накапливала там теплый воздух. Так я поступила и в этот раз. Натянув на голову плед, я попыталась согреться. Но у меня ничего не получалось. Я дула на руки, по очереди прижимала ступни к лодыжкам, но никак не могла справиться с сотрясавшей меня дрожью. Заснуть я тоже не могла.

Не знаю, как долго я так лежала. День перешел в вечер, вечер сменился ночью. Я уже не могла плакать, слез больше не осталось. Тело окоченело, и я ничего не чувствовала. Ни боли, ни страха – ничего. Все, что от меня осталось, – это оболочка.

Время шло, и моя реакция на происходящее все больше притуплялась. Я странным образом дистанцировалась от своего тела, которое насиловали по нескольку раз в день. Иногда над ним развлекались сразу несколько мужчин, которых я не знала, иногда приходили Леандр или Радик, желавшие получить удовольствие от испускания спермы. До сих пор не пойму, как им не противно было совать свой член в мою матку, которая уже была полна спермой других. Я не мылась и не вытиралась, для меня это было безразлично. Если во время сношения клиенты не использовали презервативы, то мне и на это было наплевать.

Вообще, то, что происходило со мной, трудно называть сношением. Сношение все-таки близко к слову «отношение». Но никакими отношениями здесь и не пахло. В большинстве случаев клиенты приезжали попариться в сауну. Там они напивались до чертиков, нюхали кокаин, обкуривались гашишем, а потом засовывали свои члены в нас исключительно для того, чтобы спустить сперму.

Хуже всего было, когда меня принуждали заниматься сексом с Татьяной и Эвелиной. Физически это было не больно, но противно. А в целом я испытывала физическую боль при каждом контакте, независимо от того, происходило это орально или вагинально.

Вас смутили мои слова? Это позже, во время суда, я научилась применять канцелярский язык. А в жизни мне приходилось слышать слова попроще, на букву «п», на букву «ж», на «ё» и «х». И естественно, на «б». В лучшем случае нас звали крысами, грязными противными крысами. Да мы и были ими. Мы были рабынями, достойными всяческого презрения. Даже не рабынями, а дырками, отверстиями для похотливых мужиков, втыкавших в нас свои твердые члены. Мы никогда не выходили на улицу, нас заперли в бане и только время от времени вывозили к клиентам либо в Вильнюс, либо в соседний городок. Еду, если можно называть едой бутерброды и консервы, мы получали по утрам. Чая и растворимого кофе у нас было до отвала, и мы пили их целый день. Но я пила не только чай. Я научилась пить водку и стала курить гашиш. Это меня оглушало, а от водки мне даже становилось весело. Я больше не бузила, не выражала протеста, и в ответ меня прекратили бить. Это было здорово.

Однажды, примерно через десять дней после моего появления в бане, Эвелина вернулась от клиента в прекрасном настроении. Я была удивлена. Обычно после таких вылазок мы очень уставали, это было тяжело морально. Для меня, например, было трудно видеть, как девушки моего возраста свободно разгуливают по улицам. Они смеялись чему-то, ели мороженое, болтали по мобильному и знать не знали, что в проезжающей мимо машине сидит их ровесница, которую продали в рабство.

Свобода, казалось, была рядом: открой дверцу машины – и беги. Но я не могла ее открыть. Откроешь – убьют. Вот и получалось, что свобода была такой же недосягаемой, как моя любимая звезда Альтаир в созвездии Орла. Когда-то я любила на нее смотреть и мечтать о будущем.

В Трудолюбовке мы имели обыкновение собираться по вечерам возле сельпо. Кто-нибудь из парней приносил с собой гитару и наигрывал на ней простенькие мелодии. Девчонки стояли рядом и болтали. Иногда мы пели хором. Моей любимой песней была песня об Альтаире, далекой звезде, путь к которой длиннее жизни.

Как далек, как высок

Путь к созвездию Орла.

Если б ты, Альтаир,

К нам упасть могла…

Песня, конечно, грустная, но я полагала, что для меня в жизни нет ничего невозможного, что все мои мечты исполнятся. Я была уверена, что моя жизнь сложится лучше, чем у мамы и бабушки. Я буду счастливой и достигну звезды Альтаир…

Да, в Трудолюбовке мне казалось, что все еще впереди. Я многого хотела, я была жадной до жизни. А теперь я чувствовала, что жизнь кончилась. Она оборвалась в бане, за тысячу километров от родной деревни, в Литве. Впрочем, я и тут иногда мечтала о своей звезде Альтаир, и тогда во мне вновь просыпалась надежда.

Когда Радик впервые повез меня в Вильнюс, я попыталась убежать, но у меня ничего не вышло. Перед поездкой Радик сомневался, стоит ли ему брать меня в город, но Татьяна с Эвелиной отсутствовали, так что у него не было выбора. Прежде чем мы отъехали, он пригрозил убить меня, если я опять совершу какую-нибудь глупость. Однако я все-таки решилась на побег.

Там, где остановилась машина, было много народу. До подъезда – около двадцати метров, и я рассчитывала, что мой план удастся. Я думала, люди на улице защитят меня. Я рванула в сторону от Радика и стала кричать о помощи, но мой крик остался без внимания. Возможно, прохожие не понимали по-русски, но, скорее всего, они просто не захотели связываться. Радик быстро поймал меня и поволок обратно в машину. Он что-то сказал по-литовски полицейскому, который был здесь же, на площади, и тот, равнодушно пожав плечами, отвернулся.

О том, что я получила в машине хорошую взбучку, рассказывать не стоит. Но это была прелюдия. Радик отвез меня домой и избил до крови. Потом он грубо изнасиловал меня. Насилие сопровождалось побоями. Хорошо еще, что дома не было Леандра и Марата…

После этого я два дня пролежала на матрасе и, соответственно, не могла обслужить ни одного клиента. Для Радика это был полный убыток, он орал на меня как оглашенный. «В следующий раз убью», – обещал он.