– Я вообще-то тоже ухожу, – сообщила Эвелина. – Наташка одна останется. Лучше бы Марату тут не появляться, а то он опять начнет ее бить.

Дверь захлопнулась. Голова и тело нестерпимо болели. Терпеть больше не было сил. Как же мне хотелось умереть в эти минуты, но я знала, что не умру.

Надо было выпить водки, как предлагала Эвелина. Водка бы меня оглушила. Я вспомнила, как пила мама. Она говорила, что водка помогает от всяких болезней, снимает боль. Она и мне поможет. Дорогая мамочка, помоги мне выбраться отсюда, попросила я про себя, хотя знала, что никто мне не поможет и мама – меньше всего. Я с ней не разговаривала уже сто лет, а еще раньше она перестала меня ласкать. Когда я была маленькой, я любила сидеть у нее на коленях и раскачиваться. Мама подбрасывала меня вверх и читала стишок:

Мы едем, едем, едем

По ровному пути.

Но вот попались кочки

И всякие бугры.

Мы прыгаем на двух,

Потом в канаву: «Бух!»

При этих словах она обычно раздвигала колени, и я с веселым смехом летела вниз. Коснуться пола я не успевала – мама подхватывала меня и опять сажала на колени. Я знала, что мама не даст мне упасть. Но все равно было страшно. И весело. И я чувствовала себя в безопасности. Тогда.

Я не помню, когда и по какой причине мама начала пить. Я уже ходила в школу – кажется, в первый класс, – когда кто-то из моих одноклассников обозвал меня дочкой алкашихи. Тому мальчишке здорово досталось, но дома мама, вздохнув, подтвердила, что так оно и есть. У меня было такое чувство, что она уронила меня на пол. Сначала подбросила с колена вверх, а потом не поймала, как ловила когда-то в раннем детстве. И я до боли ушиблась, но боль эта была особая – боль в душе.

– Нет, я не буду пить, – сказала я громко, обращаясь к самой себе. – Я не хочу. Я не хочу подводить саму себя, как это сделала мама. Лучше уж я умру.

– Наташ, ты выпей воды, – откликнулась Татьяна. Да, воды, немного воды. Воды, которая обмыла бы

мою душу. Мне вдруг захотелось пить, я бы выпила целое море воды – всю воду, которая только есть на Земле.

Таня принесла стакан минералки, от нее пахло лимоном.

– Сейчас я тебе помогу… – Она встала на колени и приподняла мне голову.

Я попыталась взять стакан в руку, но не смогла.

– Давай я, – Татьяна поднесла стакан к моим губам. Я сделала несколько глотков. Вода была вкусной.

Вскоре стакан опустел.

– Наташа, – начала осторожно Татьяна, когда я кончила пить. – Мне нужно с тобой поговорить. Я… Я не знаю, как выразиться… Но лучше тебе принять все, как есть.

– Никогда!

– Я тоже сначала думала, что никогда не смирюсь с этим.

– Сначала? И почему же ты сдалась?

– Если этого не сделать, то уж лучше кончить жизнь самоубийством. Но я хочу жить.

– Жить? Ты думаешь, ты живешь?

– Я надеюсь стать свободной.

– Да-а?

– Марат сказал, если я буду хорошо работать, он меня отпустит.

– И ты сможешь потом жить?

– Надеюсь. Как бы глупо это ни звучало.

– Нет, я не хочу, не могу!

– Наташа, тебе только семнадцать, а мне двадцати еще нет. У нас еще вся жизнь впереди.

– Нет, для меня жизнь закончилась.

Татьяна взяла сигарету, прикурила от зажигалки и начала рассказывать о своей жизни. У нее все было хуже, чем у меня. У меня хоть бабушка была, которая присматривала за мной, когда запивала мать. А Таня попала в детдом, потому что ее родителей лишили родительских прав. Они были алкоголиками и заставляли Таню и ее брата попрошайничать на улице. Но в детдоме было ненамного лучше. Дети дрались, сильные били слабых, персонал детьми не занимался. Хорошо хоть крыша над головой была.

Когда Тане исполнилось семнадцать, из детдома надо было уходить, и она поехала в Москву. Трудно сказать, на что она надеялась. Ни образования, ни прописки у нее не было, и работу получить она не могла. Пришлось заняться проституцией. Платили ей плохо, к тому же большую часть денег отнимал сутенер, но она кое-что умудрялась откладывать. Таня мечтала о квартире, маленькой и дешевой квартирке где-нибудь на окраине Москвы. Она планировала, как только младший брат закончит школу, забрать его к себе и жить с ним.

Но вскоре она поняла, что квартира – это несбыточная мечта. Как бы она ни работала, ей никогда не скопить пятидесяти тысяч долларов – суммы, которая требовалась на покупку самого скромного жилья. И тут она увидела объявление о хорошо оплачиваемой работе за границей. Таня связалась с теми, кто дал это объявление, и узнала, что можно устроиться няней в одной семье в Германии. Она собрала деньги на загранпаспорт, который стоил очень дорого, получила немецкую визу и в назначенное время появилась в посредническом бюро.

То, что потом случилось с ней, было похоже на мой случай. Мечтая работать няней (как я в казино), она очутилась в нелегальном борделе.

– Я была продана туда фирмой, давшей объявление. За тысячу евро. Я протестовала, кричала, но мне пригрозили, что если я не отработаю полгода, то с моим младшим братом случится то же самое. И это было не пустой угрозой. В борделях много маленьких мальчиков. Конечно, я не хотела ему такой доли. В конце концов, в Москве я занималась проституцией, я к этому уже привыкла. Но представить, что похотливые самцы будут насиловать моего младшего брата, – нет, это было выше моих сил.

От Тани я узнала, что проституция в Германии не запрещена, но там много нелегальных борделей, в которых цены значительно ниже. За свою работу денег она не получала.

– Представляешь, Наташ, мы иногда принимали по десять клиентов в день, и никто не принимал во внимание, что у нас месячные или что мы болеем…

Татьяна замолчала. Я увидела слезы в ее глазах, но она постаралась скрыть их от меня. Я понимала, как тяжело ей рассказывать.

– Однажды я возмутилась, и меня избили, – сказала она, осторожно проводя рукой по моей голове. – Но не так, как тебя.

– Почему же ты не сбежала?

– Я не могла. Они пригрозили увезти меня в Турцию, если поймают. А быть проданной в Турцию – хуже не придумаешь. Там мужчины проституток считают за скот. Часто девушек принуждают участвовать в групповом сексе. А после Турции меня могли продать в какую-нибудь другую страну, где было бы немного лучше.

– Это же рабство, Таня… Продавать и покупать людей запрещено! – возмутилась я.

– Глупая ты, Наташка…

– Мы должны протестовать!

– А они тебя убьют!

– Есть же полиция…

– Полиция? А как в полиции узнают о тебе? Я подумала и не нашла ответа.

– Кто тебя станет искать? Никто! Во всяком случае, меня, детдомовку.