– Ну и ливень! – сказал тип. – Черт его дери!

Я вернула глаза на прежнее место и уставилась прямо перед собой. Человек, сидевший на водительском месте, тоже был одет в черную шапочку, плотно облегавшую голову. Между краем шапки и воротом рубашки виднелась полоска загорелой шеи.

Тут, наконец, вспомнилась Наташа, до которой я почему-то не доехала. Почему? И вообще, как я очутилась здесь, рядом с двумя незнакомыми мужчинами, один из которых так вонял луком и перегаром? Чугунная голова раскалывалась от боли и отказывалась думать. Внезапно перед моим мысленным взором возникла высокая тень, метнувшаяся к моей машине. Именно с нее, этой тени, и начинался черный провал.

Дождь застучал по крыше машины чуть медленнее. За окнами проносились светящиеся круги – расплывшийся в дожде свет фонарей, блестели мокрые крыши частных домов. Из этой картины можно было сделать вывод, что едем мы по какой-то окраине. Если вообще не выехали из Тарасова. Даже не представляю, сколько времени я провалялась в беспамятстве в чужой машине. Пятнадцать минут, полчаса? Нет, наверное, не меньше часа, раз мы уже успели добраться до глубокого пригорода.

Машину снова сильно тряхнуло, и тип, сидевший рядом, грязно выругался. Водитель слегка дернул головой в его сторону, но промолчал. От толчка я почти совсем сползла на пол. Все мышцы мои затекли, но размять их не представлялось никакой возможности. Руки были туго стянуты бельевой веревкой, больно впивавшейся в запястья. Я заерзала, пытаясь без помощи рук подняться повыше и устроиться на сиденье поудобнее.

– Смотри-ка, очнулась! – обрадовался тип, сидевший рядом. Он подхватил меня под мышки и водрузил на сиденье, как куль с мукой, и меня обдало тошнотворной волной его запаха. – А ты боялся, что она копыта откинула! Глянь, живая! А ничего телка!

Водитель снова дернул головой, будто лошадь, отгонявшая назойливую муху, но не повернулся и не заговорил.

Сосед по автомобильному сиденью приблизился ко мне, и у меня снова перехватило дыхание от луково-спиртной вони. Зато теперь я могла как следует рассмотреть его. На вид мужику было лет тридцать пять – тридцать шесть, и облик он имел малосимпатичный. На круглой, почти безбровой красной физиономии терялись узкие свиные глазки и маленький крючковатый нос. И голос у него был соответствующий – очень противный.

Разглядывая меня, он вдруг захохотал, протянул ко мне руку и ущипнул за бедро. Но джинсы сидели на мне так плотно, что я почти не почувствовала боли.

– Ну давай, детка, колись! – весело произнес мужик.

Я молчала, пытаясь сообразить, что ему от меня нужно.

– Смотри-ка, молчит! – почему-то радостно воскликнул он и стукнул себя ладонью по коленке. – Она думает, что мы тут шутки шутить задумали.

Веселое его настроение мгновенно сменилось яростью. Наклонившись к самому моему уху, он нажал на меня плечом, дыхнул в лицо адской смесью пота, алкоголя и лука и свирепо зашипел:

– Давай, сука, говори, где спрятала!

– Кого? – изумленно спросила я и попыталась отодвинуться от него подальше, но двигаться было некуда.

– Не кого, а чего! Сама знаешь, чего, так что не притворяйся. Меня тебе не обмануть.

– Не понимаю, что вам от меня нужно, – произнесла я, стараясь говорить спокойно, так, чтобы они не почувствовали страха в моем голосе.

А действительно, что им от меня нужно? Может, они меня с кем-то спутали?

Мужик фальшиво рассмеялся и обратился к водителю:

– Смотрите-ка на нее! Дурочку из себя ломает. Имей в виду: тебе придется вернуть ее нам. Иначе… Догадайся, что мы с тобой сделаем, если будешь и дальше запираться?

Он противно захохотал и больно ткнул меня пальцами в бок. Я громко ойкнула.

– А если скажешь, то мы ничего плохого тебе не сделаем. Может быть. Если будешь паинькой.

Он снова загоготал и протянул руку к моей груди, но я, мгновенно среагировав, пнула его правой ногой. Кажется, попала в лодыжку. Слава богу, что они связали мне только руки. Наверное, чтобы не тащить на себе. Мерзкий тип заорал от боли, а потом придвинулся ко мне и занес руку для удара. Но тут водитель, наблюдавший за нами в зеркало, сказал:

– Оставь ее, Гаврюша. Скажет, куда она денется, впереди куча времени. Уже почти приехали.

Гаврюша с сожалением опустил руку, злобно зыркнул поросячьими глазками в мою сторону и отодвинулся. Стало ясно, кто из этих двоих главный.

Голос у водителя был странный. Хриплый, какой-то полузадушенный, будто у вынутого из петли удавленника, суицидальная попытка которого не увенчалась успехом. Казалось, что говорить для него – огромный труд. Может, он простыл и потерял голос? Или специально так говорит, чтобы я его потом, если выберусь из этой передряги, случайно не узнала? Я попыталась поймать взгляд водителя в зеркало, но оно было повернуто так, что его лица в нем видно не было.

Остаток пути мы ехали в полном молчании. Гаврюша не мешал мне думать, он только все время ерзал на сиденье, распространяя по салону отвратительный запах, сжимал кулаки, бормотал себе под нос ругательства и время от времени злобно косился в мою сторону.

А подумать было о чем. Стало понятным, что похитители и люди, перерывшие все в моей квартире, одни и те же личности. Не нашли то, что искали, и решили похитить хозяйку, чтобы на досуге под пытками заставить ее сказать, где она это прячет. Но что такое ЭТО?

Если бы я только знала!

Думай, Таня, думай. Если не поймешь, что они ищут, то можешь проститься со своей драгоценной шкурой. Они не верят, что ты ничегошеньки не знаешь.

Я наморщила лоб, пошевелила ноющими от боли извилинами, и меня озарило. Портрет! Они ищут пропавший портрет, это же ясно как дважды два. Проклятый Медичи! А я-то думала, что забыла о нем навсегда. Ошиблась, значит.

Но постойте-ка, почему это они думают, что портрет у меня? Неужели больше некому было его присвоить? Целый дом народу, а отвечать должна Таня Иванова? С какой стати?

Думай, Таня, думай быстрее.

Может, они узнали, что я не журналистка Ольга? Или что Ольга – это не я? Хотя какая разница… Таня Иванова, прикинувшись сотрудницей известного журнала, пробирается в дом олигарха. Зачем? И ежику понятно, зачем: чтобы украсть картину. Если бы не Ольгино удостоверение, эту Таню Жучкин и на порог бы не пустил.

Жучкин! Вот оно! Я уперлась взглядом в загорелую полоску на шее человека, сидящего на водительском месте. Этот негодяй не только организовал мое похищение, он сам принял в нем участие. Для конспирации. Поэтому-то и делает все, чтобы я не увидела его лица. И морды не поворачивает, и голос изменил, чтобы его ненароком не узнали. Каков мерзавец! А прикидывался джентльменом, меценат хренов!

Но если он думает, что картину украла я, то почему не сказал об этом полицейским? Может, решил, что сам он быстрее найдет Медичи? Пока полицейские раскачаются, пока тяжелая сыскная машина сдвинется с места, герцог Медичи уплывет к новому хозяину. Зачем ждать у моря погоды, когда можно похитить Таню и заставить ее признаться, где она прячет портрет? Логично? Да. Вся беда в том, что Таня не знает, где герцог. А знала бы – принесла бы Жучкину на блюдечке с голубой каемочкой. Нате, заберите, гражданин, только отвяжитесь. Зачем он мне, этот средневековый убийца Медичи? Я девушка честная, мне чужого добра не надо.