Машина остановилась напротив гранитного входа в Областное УВД. Краем глаза я успел заметить «Волгу» Пащенко, стоящую в десяти метрах поодаль. Меня, не церемонясь, вытащили за рукав из салона, провели мимо дежурной части и в наручниках, как последнего гада, повели по коридору этажа, где размещался уголовный розыск.

– Надо же, ни разу здесь не был…

Капитан и «мятный» проигнорировали мои слова. Наверное, обиделись, что не удалось меня «лохануть» в машине. А навстречу нам шел Цуканов – самый несостоявшийся из всех несостоявшихся сыщиков криминальной милиции города. Несколько раз мы с ним сталкивались по работе, и во время всех этих «столкновений» я просил его «свалить в сторону и не мешать делу». Как и все ущемленные и ограниченные люди, Цуканов был злопамятен и жесток, как сиамская кошка. Его не выгоняли только по той причине, что он старался работать, не пил на работе, не опаздывал и был аккуратен до тошноты. Однако эти качества никак не сказывались на профессионализме оперативника. Точнее – на отсутствии такового. Бесталанный Цуканов хорошо бы смотрелся на месте контролера билетов в луна-парке, но никак не опером в «самом» Управлении. Кто его туда перевел из «моего» райотдела и по каким причинам – никому не известно.

– Ваша Честь? – воскликнул он, увидев меня в наручниках, и радости его не было предела. – Я всегда почему-то верил, что увижу вас именно в этом качестве! Допрыгались?

Чтобы была понятна его радость, стоит объяснить причины ее возникновения. Это был один из тех бесталанных оперативников, который после задержания по подозрению в совершении преступления какого-нибудь жулика, не мог ему за три часа ничего доказать. Тогда он бежал в суд договариваться с судьями. Мол, задержанный – опасный человек, и нужно время, чтобы его «расколоть». А сейчас, понимаете, времени не хватает. Не могли бы Вы, Ваша Честь, подарестовать его суток на пять-десять? Мол, пьяный на дороге валялся, матерился, оскорблял человеческое достоинство, а? За мелкое хулиганство, одним словом? А документики с липовыми свидетелями мы сейчас поднесем! Сей момент! После того, как он дважды культурно выставлялся мною из кабинета, его озарила светлая мысль. «Надо дать», – решил он, и в третий раз пришел ко мне с пакетом, в котором была завернута либо граната, либо огнетушитель. Через секунду я догадался, что «дешевка» пришел ко мне со взяткой в виде бутылки какого-то пойла. Когда я вызвал судебного пристава и попросил выкинуть этого – в полном смысле слова – мусора вон, он что-то шептал о том, что «все вы берете, чем же я хуже»? Логики в этой фразе я не поймал, как ни старался. То ли я негож для получения взятки, то ли он рылом не вышел для ее дачи.

– Зато ты, как я вижу, стабилен, как лом. Седьмой год в лейтенантах ходишь. Не стыдно, карьерист?

– Пошли, пошли, – толкнул меня в спину капитан.

– А как насчет того, чтобы меня оформить в дежурной части? Через три часа, капитан, мой срок истечет и мне будет пора домой. Адвокат в пути. Он будет очень расстроен, что в дежурной части моя фамилия не значится и не проставлено время доставления. Я знаю адвоката, которого транспортный прокурор покличет, он ненормальный. Все процессы мне в суде разваливает. Сразу в прокуратуру жалоба полетит…

– А вас никто не задерживал, – возразил капитан Ступицын. – Вас пригласили для беседы.

– Правда? Тогда очень быстро дай команду этому юноше, чтобы он с меня снял наручники. А после этого я пойду выписывать пропуск. Для беседы.

– Хочешь по Закону? – угрожающе поинтересовался капитан, не понимая, что таким вопросом ставит под сомнение все свои предыдущие действия. Спросил, и сам же ответил: – Хорошо, будет по Закону. Челпанов, отведи гражданина в дежурную часть и зарегистрируй.

– А что отметить в графе «причины доставления»? – промычал «мятный».

– Для установления личности, – секунду подумав, ответил Ступицын.

– Смешно, – возразил я. – Когда я буду жаловаться в суд на ваши незаконные действия, на столе у судьи будет лежать протокол моего личного досмотра. А у меня с собой удостоверение судьи федерального суда.

– Тогда оформи Его Честь «по подозрению в совершении преступления»! – Капитан посмотрел на меня, как на гадюку.

– Как у вас все быстро! – своим ответом Ступицын заставил меня грустно усмехнуться.

Меня забавлял не сам процесс изначально обреченной на провал процедуры моего задержания, а предвкушение того, что сейчас будет происходить в дежурной части. Нормальный дежурный по УВД сейчас просто откажется ко мне прикасаться, не то что водворять в камеру. А ненормальный начнет досмотр, и это на вполне законных основаниях позволит мне превратить трагедию в фарс. Оформляя меня, помощник оперативного дежурного начнет мой личный досмотр и…

Они оба повели меня в дежурку. Там записали данные, и помощник, приказав мне встать и приподнять руки, принялся хлопать меня по карманам. Естественно, первое, на что он наткнулся, было не разрешение на ношение оружия, а непосредственно само оружие. Обалдевший старшина вынул из моей кобуры Макарова, на котором красной краской, естественно, не написано, «ГАЗОВЫЙ» и, не обращая внимания на табели о рангах, заорал на Ступицына:

– Ты ох…л, или как?! Приводишь в дежурку человека, задержанного «по подозрению», с «волыной» в кармане?! «Убойник» херов!

На его возмущенные крики появился оперативный дежурный, покачал головой, вздохнул и снова исчез. Ступицын стоял красный, как рак. Он забыл и только сейчас вспомнил еще одно железное правило опера. Если кого-то задерживаешь – будь любезен его обыскать. Я деланно виновато улыбался. Время идет, а тех, кто должен меня сейчас «колоть» на неизвестные мне противоправные деяния, назвали «ох…шими» за промашку. Если это можно назвать промашкой. Глупость такого характера при других обстоятельствах многим могла стоить жизни. Счет в мою пользу все увеличивался, но я по-прежнему ничего не понимал.

– Веди его в кабинет! – рявкнул Ступицын, обращаясь к Челпанову. – Я сейчас буду.

Конечно, товарищ капитан, вам сейчас просто необходимо остаться в дежурке, чтобы «затереть» инцидент. Ну и гад я!

В ожидании Ступицына я сидел в его кабинете и читал надпись на небольшом плакате, оформленном в аккуратную рамочку и даже взятом под стекло. Надпись гласила:

«ДУРАКАМ ЗАКОН НЕ ПИСАН.

ЕСЛИ ПИСАН, ТО НЕ ЧИТАН.

ЕСЛИ ЧИТАН, ТО НЕ ПОНЯТ.

ЕСЛИ ПОНЯТ, ТО НЕ ТАК».

Изумительно велик и могуч русский язык. С ним можно творить все, что угодно, и все равно будет понятно. Надпись, очевидно, предназначалась для тех, кто приводился в этот кабинет по разным причинам, в том числе и по моим, непонятным. Я опустил глаза от плаката вниз. Под ним сидел Челпанов, вертел в руках ручку, смотрел на нее и двигал челюстями, как изголодавшаяся корова. Создавалось впечатление, будто он только что сожрал колпачок. Надпись над его головой только усиливала эти впечатления.

Наконец, дверь резко отворилась, и в кабинет влетел Ступицын.