– Ладно, что от меня-то нужно? – Я уткнулся взглядом в пол, боясь, что серый оттенок на моем лице Ступицын воспримет как осознанную необходимость признания.

Да в чем? В убийстве Сергеича, что ли?!

– Антон Павлович, ты же умный человек, – заговорил Ступицын голосом проповедника, по-свойски переходя на «ты», словно стирая доселе существовавшую меж нами грань недоразумения. – Ты прекрасно понимаешь, что приходит момент, когда дальнейшее упорство только усугубляет и без того тошное положение…

– Прекрати эти песнопения. Я сам их пел по молодости. Лучше взвесь факты. Из моего пистолета нельзя человеку сделать дырку в голове.

– Можно вполне предположить, что ты стрелял из другого пистолета.

– А почему бы тебе не предположить, что стрелял другой человек?

– По времени не сходится.

– Ты спятил, Тупицын. Зачем мне убивать Шилкова? Мотив?

– Он мог не отдавать тебе собаку.

Я посмотрел на него, не веря своим ушам.

– Как он мог мне не отдать мою собаку?

Он смотрел на меня, не отвечая, и я читал в его глазах, что все мои доводы для него – не доводы. Ох, как я его понимаю! Кому же не хочется раскрыть по горячим следам убийство сотрудника милиции, да еще и «подписать» под него не кого-то, а СУДЬЮ!

Вздохнув, я предложил ему еще одну мало значащую для него версию, которая была совершенно ясна для меня. Собственно, так все и произошло.

– Послушай, ты говорил, что убийство совершено в период между двенадцатью и двенадцатью двадцатью пятью. Я находился там пять-семь минут, не больше. Просто забрал пса и уехал. Там мог побывать еще кто-то. Времени хватало.

– А кто сказал, что Шилков жил все эти двадцать пять минут? Он мог умереть в пять-семь минут первого… Не так ли, Антон Павлович?

Так, черт меня побери, так! Ты прав, как никогда!

– Очень хочется раскрыть «мокруху»? – сочувственно произнес я.

Ступицын мотнул головой – «очень!» – и улыбнулся.

– Ну, раскрывай… – вяло отмахнулся я от него и уставился в потолок.

Еще с полчаса Ступицын ходил надо мной, как лев над дикобразом, уговаривал «облегчить душу», грозил, подбивал на какие-то сомнительные сделки, обещал чуть ли не поездку во Флориду, путаясь в механизмах программы защиты свидетелей, из чего я сделал вывод, что убийство мною Шилкова он рассматривает не иначе, как носящее заказной характер, и венцом всего этого стало обещание посадить меня на двадцать лет. Меня разбирал смех.

После очередного, заданного мне подряд вопроса я ужаснулся, поняв, что за тридцать минут разговора Ступицын задал двадцать восемь вопросов! Неизвестно, у кого из нас «поехала» бы крыша, если бы в кабинет не вошел дяденька с аккуратно «подрубленной» клинообразной бородкой. Его безупречной чистоты белую рубашку украшала черная бабочка, и будь на нем фрак, а не пиджак зеленоватого оттенка, я бы подумал, что в «убойный» отдел пришел дирижер.

– Здравствуйте, – ядовитым голосом, внушившим мне уверенность в скором освобождении, произнес он. – Я адвокат Яновский, представляю интересы частного детективного агентства «Аристократ». Как мне стало известно, моего подзащитного, Струге Антона Павловича, задержали по подозрению в совершении преступления. С момента задержания прошло три часа и восемь минут. Уже восемь минут, господа, вы нарушаете закон и незаконно лишаете свободы передвижения моего клиента. Я могу вам это простить и не обратиться в прокуратуру при двух условиях – либо ваш следователь составляет протокол в соответствии со статьей сто двадцать два Уголовно-процессуального кодекса и задерживает Струге на трое суток, либо вы его немедленно выпускаете. В любом из указанных случаев мне необходимо поговорить с клиентом.

– А если он не желает, чтобы с ним разговаривал адвокат? – как-то неубедительно и нелепо спросил Ступицын.

– Как это – не желаю? – усмехнулся я.

– Хорошо, говорите, – согласился опер. – Даю вам пять минут.

– Вы не можете мне ничего давать, – спокойно возразил адвокат. – Я не ограничен в общении с клиентом. И уж что мне совершенно не нужно, так это ваше согласие. Откройте Уголовно-процессуальный кодекс. Или – пойдемте к прокурору, он объяснит, кто из нас заблуждается.

Яновский явно перегибал палку. Причем делал это сознательно. Я знал этого умнейшего юриста уже около десяти лет. Его участие более чем в тридцати моих процессах уверило меня в том, что он очень хорошо знает Закон, чтобы его обходить, не нарушая. Всякий раз Яновский поражал меня ясностью ума и оригинальностью мышления. Обычно адвокаты более сдержанны и объясняют истины вечно заблуждающимся в тонкостях адвокатской работы следователям и оперативникам тактично, не стараясь вызвать конфронтацию. Но, очевидно, господин Пащенко, хорошо знающий, что такое «убойный» отдел и за что туда попадают совсем не рядовые граждане, прогнал такую пургу перед адвокатом, что появление последнего даже деморализовало Ступицына. Времени его морального паралича хватило на то, чтобы адвокат успел спросить у меня о здоровье, не применяли ли ко мне физическую силу и дать совет взвешивать каждое свое слово.

В кабинет вошел Виктор Путенин – эксперт Управления, положил на стол перед опером пистолет – я сразу узнал в нем свой – и, увидев меня, смутился. Так же молча кивнул мне – «привет» и как-то виновато, боком, вышел из кабинета. Глядя на старающегося не показать свое разочарование «убойника», я отвернулся. Он что, ожидал, что я совершу убийство из газового оружия, переделанного для стрельбы боевыми патронами? Оружия, которое за мной закреплено в этом же УВД? Впрочем, если он полагает, что я мог бы убить Шилкова за то, что тот не отдавал мне мою собаку, то вправе ли он был упускать такую существенную деталь, как проверка моего оружия? Парень старательно отрабатывает все детали, чтобы руководство потом не спросило: Ступицын, отец родной, ты Струге на Шилкова «колол», а пистолет-то ты его проверил, мудила? Слава богу, что оружие было при мне, иначе долго бы мне тут еще сидеть. Без адвоката или с ним, я все равно скоро выберусь отсюда. Пойду в полный отказ и по питомнику, и по собаке. Кто подтвердит реальными фактами мои первоначальные показания? Никто. А давал я их только потому, что нужно было прояснить все мелочи. Даже если следователь решится выписать «сто двадцать вторую» на трое суток, прокурор района не даст санкции. Не даст только по одной причине: чтобы «приземлить» СУДЬЮ, нужна санкция ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА РОССИИ! Нет совершенно никаких оснований для задержания. А на одной своей слепой уверенности свежеиспеченный капитан далеко не уедет. Генпрокурору его уверенность нужна, как дятлу – цитрамон. Генпрокурору нужны официальные показания и вещественные доказательства.

– Итак, – обратился Яновский к Ступицыну, – вы его отпускаете? Пока со стороны вас нарушений Закона я не вижу, но время идет.

– Со стороны нас?! – изумился опер.

– Нет, вижу нарушения. – Адвокат подчеркнуто долго смотрел на золоченые «Tissot». – Вы уже одиннадцать минут безосновательно, грубо нарушая Закон, задерживаете моего клиента.