— Что знаю, то знаю.

— Ты о чем?

— Рано или поздно козел все равно вскочит на козочку.

— Ох-ох-ох! Так поговаривают, но я верю, что она сумеет себя защитить.

— Дай-то Бог.

— А как же иначе? Она ведь такая умная да молоденькая...

— Таким вот умным да молоденьким приходится тяжелее всего...

Женщины замолчали, темными точками медленно перемещаясь по заснеженному простору. Обе вспомнили ссору, подслушанную незадолго до Рождества в соседней комнате. Вначале прогремел голос дона Франческо: «Иди в комнату прислуги!» Затем донна Лукреция: «Почему это я должна туда идти, если я решила спать здесь?..» «Вон отсюда, кому сказал!..» Послышались удары и крики, затем открылась смежная дверь, вошла заплаканная донна Лукреция и бросилась на постель Джеронимы, которая полюбопытствовала, что же случилось. Но Лукреция ответила: «Ах, не спрашивай больше ни о чем...» Тогда из другой комнаты донеслись звуки потасовки и отчетливый голос Беатриче: «Нет! Я не хочу кончить жизнь на костре!» Сказала, как отрубила, и в ту же секунду в дверном проеме появился дон Франческо, пришедший мириться. На следующий день Джерониме захотелось все-таки выяснить, почему донна Беатриче упомянула костер: «Потому что синьор падре хотел спать в моей постели, а я отказалась...» Джеронима так и подумала. Наверное, грозный образ костра испугал старого козла.

— Чем же все это кончится? - вздохнула Джеронима.

— Если перетянуть струну, она лопнет.

Но струна лопнула уже давно.

— Шелудивый пес, - твердила Беатриче, опорожняя ночной горшок отца. Она обмотала тряпкой средний палец: тот плохо заживал, а ноготь отвалился. Беатриче боялась стать некрасивой. Она плакала от досады и харкала в блюда, утешая себя тем, что с каждым днем конец дона Франческо все ближе. Но это напоминало григорианский календарь: все люди спешили навстречу смерти, поэтому каждый прошедший день подталкивал к последней бездне и саму Беатриче. На фреске подстерегала веселая, белая как мел Смерть: «Vertio sicut fur, beatus qui vigilat». Оставалось только молиться.

И они молились. Каждое утро Франческо ходил с обеими женщинами в часовенку на обедню, которую по очереди служили священники из долины, и граф искренне просил Господа простить ему злодеяния, не обещая, впрочем, исправиться. Он надеялся выгодно купить себе спасение и договориться с Богом, как договаривался со святым престолом. То ли слишком малодушные, то ли совсем уж пресыщенные абруццкие священники даже не пытались призвать к благопристойности столь влиятельного вельможу, как Франческо Ченчи. Последние остатки приличий полностью улетучивались в первые ясные дни, когда он блуждал по комнатам нагишом, в замшевых домашних туфлях и большой черной шапочке, пьяный или просто навеселе, молчаливый либо изрыгавший богохульства, и внезапно набрасывался на свою жену, не обращая внимания на присутствующих, включая Беатриче.

От дона Франческо некуда было скрыться, он бы непременно настиг беглянок, и можно только вообразить последующую кару.

Беатриче как раз чистила яблоко, когда к ней подсела плачущая мачеха с распухшим лицом.

— Мне ничуть не жаль избитых жен, дорогая донна Лукреция. Зачем еще нужны острые ножики, если не выкалывать ими глаза?

Беатриче провела ногтем по тупому краю лезвия. «А она изменилась, - подумала Лукреция, - полгода назад она бы так не сказала».

Изо дня в день между обитателями замка разыгрывались отвратительные сцены. Когда Беатриче овладевал гнев, овсяные волосы падали ей на лицо, она сжимала белую, узкую ладонь в кулак и стучала, стучала по мраморному столу, выкрикивая немногие известные ей ругательства, которые чаще всего изрекал Франческо. Повторяя и рикошетом отсылая их обратно, она стучала, стучала, стучала, пока не синел кулак.

Однажды Беатриче приснилось, будто она входит в большую комнату с множеством смятых постелей. Девушка совершенно отчетливо видела пологи, балдахины, перевернутые подушки и даже настенные фрески над изголовьями кроватей. Одна фреска изображала Пляску смерти посреди развалин, которые при ближайшем рассмотрении оказались кладбищем, каждая кровать была склепом с мраморными драпировками, колоннами и изваянными балдахинами, каменными подушками для отдыха распростертых скульптур. Беатриче захотелось убежать, но, повинуясь загадочному устройству комнаты, усыпальница закрылась деревянной дверью, чья защелка впилась в запястье и чуть не поломала ей палец, пока в зеленоватом сумраке деревьев тайком подстерегали неясные фигуры.

Она проснулась от храпа отца и сопения Лукреции на соседней кровати. Открыв в темноте глаза, Беатриче постаралась разгадать свой сон. Вещим снам надлежало верить. Мир полон чудес и чар. Она вспомнила, как Челио встретил мертвую женщину, черты которой художник придал затем Юдифи. Беатриче также вспомнила рассказанную Олимпио историю о том, как крестьянин, ранивший на охоте лису, обнаружил дома, что жена тоже ранена в ногу. После настойчивых расспросов жена наконец созналась, что заключила пакт с дьяволом, который теперь изредка превращает ее в лисицу. Быть может, помириться с Олимпио, хорошо знавшим жизнь и всю ее подноготную? Вероятно, он умеет влиять на судьбы людей с помощью колдовства или, по крайней мере, знаком с теми, кто владеет этим искусством.

В апреле над Абруццы поплыли барочные, дышавшие грозой тучи, и из них порой выпадали золотые мечи, изредка воспламеняя цветущие деревья. Одежда на спинах засаливалась, кожа еще лоснилась от зимней грязи, но пастушки уже приносили в Петреллу одуванчики и творог. Даже в деревнях толковали о сдаче Феррары, куда папа приехал собственной персоной, дабы отпраздновать вступление во владение. Ходили слухи об играх, танцах, академиях и церемониях, не говоря уж о двойном браке: эрцгерцогиня Маргарита вышла замуж за короля Испании, а ее брат женился на сестре Филиппа III. Беатриче вздыхала, пытаясь представить все эти пиршества. Лукреция тоже вздыхала - над своими шанкрами.

Однажды на лестнице, в час, когда солнце направило косой луч к странной клети из обтесанной древесины, Беатриче различила неподвижную фигуру. Кто-то поджидал, точно в кошмаре, и, точно в кошмаре, у нее подкосились ноги. Но внезапно донесшийся от надворных служб голос отца полностью ее успокоил. Захотелось узнать, кто же притаился в деревянной клети, и Беатриче взбежала по ступеням. Там стоял улыбавшийся Олимпио, и, как в былые времена, она обняла его длинными белыми руками. Они снова встретились в пеньковой комнатушке, но, хотя Олимпио был настойчив, полагая, что обязан одержать победу над своей нынешней противницей, она весьма умело дала отпор и даже возместила добрую половину собственных потерь.

— У тебя есть знакомые, которые умеют превращаться в лисиц? - однажды спросила она.

— Боже упаси, - он истово перекрестился. - Церковь не одобряет подобных фокусов.

— А разве она одобряет прелюбодеяние?

Немного спустя Беатриче попробовала еще раз. Правда ли, что можно убить человека, проткнув его восковое изображение? Правда ли, что некоторым женщинам известны формулы и заклинания? Он задумался, и тогда она сама принялась ластиться мурлычущей кошкой, на время спрятавшей коготки.