Солнце зашло, и сразу словно чего-то не стало в мире. Хотя до ночи было далеко и еще не стемнело, Мегрэ зажег лампы, как бы отгоняя призраков.

— Завтра увидишь этот дом и поймешь… Можешь сказать Фердинанду, кто ты, и зайти в квартиру… Пройдись по всем комнатам и кабинетам — я там предупредил, что пришлю кого-нибудь из полиции…

Единственное, что тебе грозит, это что в самый неожиданный момент появится мадам Парандон. Можно подумать, что она ходит по воздуху… Когда она уставится на тебя, ты невольно почувствуешь себя в чем-то виноватым… Эта дама на всех производит такое впечатление…

Мегрэ вызвал курьера и вручил ему подписанные бумаги и письма для отправки.

— Ничего нового? Ко мне никого нет?

— Никого, господин комиссар.

Мегрэ не ждал посетителей. И все же его поразило, что ни Гюс, ни Бэмби так и не подали признаков жизни. А ведь они наверняка — как и все остальные домочадцы — были в курсе всего, что происходило вчера. Несомненно, они знали, что Мегрэ проводит дознание. Может быть, лаже видели его из-за угла в коридоре…

Ох, будь сейчас Мегрэ пятнадцать лет и узнай он, что… То-то бы он кинулся к комиссару с расспросами — пусть бы его тут же осадили.

Но он прекрасно понимал, что времена меняются, и он имеет дело с людьми совершенно другого круга.

— Ну, ладно, пойдем в пивную «Дофин», выпьем по кружке, а потом по домам — обедать, а?

Так они и сделали. Прежде чем взять такси, Мегрэ проделал большую часть пути пешком, и когда жена, заслышав его шаги, открыла ему дверь — у него уже не было озабоченного выражения лица.

— Что будем есть?

— Я разогрела завтрак.

— А что было на завтрак?

— Рагу из гуся.

Они улыбались друг другу, но все же она угадала его душевное состояние.

— Не изводись так, Мегрэ!

А ведь он ничего не рассказал ей о деле, которое его волновало. В общем-то, все дела одинаковы…

— Ты же не можешь отвечать за всех.

И, немного погодя, добавила:

— К вечеру теперь свежеет сразу… Пожалуй, закрою окно.

Как и всегда по утрам, его первым ощущением было сначала запах кофе, затем — прикосновение к плечу жениной руки и наконец — сама мадам Мегрэ, свежая и расторопная, в домашнем платье с цветочками, протягивающая ему чашку.

Он протер глаза и задал довольно бессмысленный вопрос:

— Никто не звонил?

Ведь если бы телефон зазвонил — Мегрэ проснулся бы одновременно с женой. Шторы были подняты. Весна, хотя и ранняя, продолжалась. Солнце взошло, и звуки с улицы доносились как-то особенно отчетливо.

Мегрэ облегченно вздохнул. Лапуэнт не звонил, значит, на авеню Мариньи ничего не произошло. Он отпил полчашки и в веселом настроении отправился в ванную. Зря он беспокоился. Надо было с первого письма понимать, что все это чепуха. И теперь ему стало стыдно, что он поддался впечатлению, как мальчишка, еще верящий в привидения.

— Как спал?

— Отлично!

— Придешь завтракать?

— Да, постараюсь.

— Хочешь рыбы?

— Ага. Хорошо бы жареного ската.

Когда через полчаса Мегрэ вошел к себе в кабинет на набережной Орфевр, он удивился и даже растерялся, увидев там Лапуэнта. Молодой инспектор, бледный и утомленный, дремал в кресле. Вероятно, зная, как встревожен его начальник, бедняга, вместо того, чтобы оставить письменное донесение и отправиться спать, решил дождаться самого комиссара.

— Лапуэнт, что же ты, голубчик?

Инспектор вскочил, а Мегрэ подошел к своему столу, на котором лежала груда писем.

— Обожди минутку.

Ему хотелось сначала убедиться, что нет нового анонимного письма.

— Ладно… Рассказывай.

— Значит, так. Пришел я туда около шести часов вечера. Обратился к швейцару — Ламюру. Он уговорил меня пообедать вместе с ним и с его женой. Сразу же после меня, в десять минут седьмого, появился молодой Парандон по прозвищу Гюс…

Лапуэнт вытащил из кармана блокнот и стал сверяться со своими записями.

— Один?

— Да. И под мышкой у него были учебники. Через несколько минут пришел какой-то женоподобный тип с кожаным чемоданчиком. Ламюр сказал, что это парикмахер перуанки и что, наверно, она собирается куда-нибудь на бал или вечер… А сам красное хлещет.

Кстати сказать, он целую бутылку выдул. Его удивляло и даже огорчало, что я не составил ему компании.

Дальше… В семь сорок прикатила дама в шикарной машине с шофером. По словам швейцара — мадам Гортензия, сестра мадам Парандон. Обычно они выезжают вместе. Она замужем за Бенуа-Биге, человеком богатым и влиятельным. А шофер у них испанец.

Лапуэнт смущенно улыбнулся:

— Простите, если все эти подробности вам не интересны, я от нечего делать записывал все подряд… В половине девятого под арку подали лимузин, и вскоре из лифта вышла чета перуанцев. Он — во фраке, она — в открытом вечернем туалете и в такой меховой вроде… епитрахили. Вряд ли когда-нибудь еще увидишь этакое.

Без пяти девять вышли мадам Парандон с мадам Гортензией. Потом я узнал, куда они отправились. Шоферы обычно по возвращении заходят в швейцарскую пропустить рюмочку — у Ламюра всегда есть пол рукой литр красного… Так вот, шофер сказал, что в отеле «Крийон» устраивали бридж с благотворительными целями.

Дамы вернулись вскоре после полуночи. Сестра поднялась и оставалась около получаса. Вот тут-то шофер и зашел в швейцарскую выпить.

На меня никто не обращал внимания; верно, думали, что я просто какой-нибудь приятель Ламюра… А знаете, как трудно было отказываться, когда подносят винца.

Мадемуазель Парандон, или, как ее называют, мадемуазель Бэмби, вернулась около часа ночи.

— А ушла когда?

— Не знаю. Не видел, как выходила. Значит — обедала не дома. Ее провожал молодой человек — она поцеловала его на лестнице, ничуть не стесняясь нас.

Я спросил у Ламюра, заведено у нее так, что ли? Оказывается, да, и это у нее постоянный, только неизвестно, кто он такой. У парня длинные волосы, на нем была спортивная куртка и стоптанные мокасины.

Лапуэнт словно бубнил зазубренный урок, изо всех сил борясь со сном и не сводя глаз с блокнота.

— А ты ничего не сказал, когда ушли мадемуазель Ваг, Тортю и Бод.

— Я потому не отметил их, что они ушли в свое обычное время — в шесть часов. Спустились по лестнице, а не на лифте, простились и разошлись в разные стороны.

— Ну, дальше.

— Два-три раза я поднимался на четвертый этаж, но ничего особенного не видел и не слышал. С таким же успехом я мог бы слоняться ночью по церкви.