взглядом по его хозяину – ещё несколько минут назад такому живому, бойкому и шумному, а теперь неподвижно и безмолвно скорчившемуся у подножия своей машины и уставившемуся в землю пустым, остановившимся взором чуть расширенных, будто удивлённых, мёртвых глаз, успевших за мгновение до смерти узреть обличие убийцы и, возможно, унёсших с собой в небытие это последнее в жизни впечатление…

Не взглянув больше ни на сиротливо замершую посреди улицы «тойоту», ни на её навсегда успокоившегося владельца, неизвестный покинул проезжую часть и, ступив на тротуар, двинулся в том направлении, куда незадолго до этого умчались Никита и Егор.

Оставив вскоре ярко озарённый перекрёсток позади, он свернул за угол ближайшего дома и здесь, словно заколебавшись, приостановился. Постоял на месте минуту-другую и, как бывало уже не раз, с тихим протяжным свистом потянул носом воздух, после чего, видимо, уверившись в чём-то, тряхнул головой и углубился в большой тёмный двор, замкнутый со всех сторон громоздкими прямоугольными пятиэтажками. Несмотря на то что он не знал и не мог знать, куда убежали приятели и где они сейчас, он тем не менее уверенно и целеустремлённо, хотя по обыкновению не слишком торопливо, шёл вперёд, пересекая двор наискосок, совсем не похожий на человека заплутавшего, сбившегося с пути, плохо представляющего, куда идти. Напротив, он, по всей видимости, очень хорошо представлял себе это и двигался в строго определённом направлении, никуда не сворачивая и не петляя, не останавливаясь и не замедляя шага, лишь слегка ворочая головой по сторонам, будто пытаясь высмотреть что-то в разлитой вокруг густой тьме, и время от времени шумно, с тонким присвистом и глухим сопением, втягивая ноздрями воздух.

Узкая, едва видимая в темноте тропинка, пересекавшая двор от края до края, в конце концов вывела его на улицу, вернее, на очередной перекрёсток, образованный улицами Советской и Островского. И только здесь, выйдя на освещённый тротуар, он понемногу сбавил шаг и вскоре остановился, чуть поводя плечами и медленно озираясь кругом, точно опять засомневавшись, какой выбрать путь.

Его колебания были прерваны внезапно донёсшимся издалека шумом – громкими возгласами, криками, взрывами смеха, особенно отчётливо раздававшимися в глубокой предрассветной тишине. Незнакомец повернул голову на эти звуки и заметил двигавшуюся в отдалении, по Советской, небольшую компанию, несколько девушек и парней. По-видимому, они возвращались с какого-то весёлого мероприятия, где, как нетрудно было догадаться, бурно, с огоньком провели ночь. И разгулялись при этом так, что даже теперь, идя домой, никак не могли угомониться и то и дело оглашали улицу ликующими выкриками, оглушительным визгом, раскатистым хохотом. И эта немногочисленная, но производившая невероятно много шума и заметно оживлявшая объятые сном окрестности группа мало-помалу приближалась к замершему на перекрёстке чёрному человеку, пристально смотревшему на шедших ему навстречу, ничего вокруг не замечавших и не думавших ни о чём плохом – да и вообще ни о чём в этот момент не думавших – развеселившихся, беззаботных юнцов.

Особенно выделялся один из них, двигавшийся впереди всех не очень твёрдой, вихляющей походкой, выбрасывая как-то немного вкривь длинные ноги и широко размахивая руками, точно он отгонял мух. Это был высокий худощавый парень с густой взлохмаченной шевелюрой и бесшабашной пьяной улыбкой на лице, одетый так, словно на дворе всё ещё было лето, – в просторную, навыпуск, футболку и короткие, до колен, штаны. Однако он, судя по всему, не обращал никакого внимания на уже довольно ощутимую осеннюю прохладу, ещё более усиливавшуюся при порывах ветра, и не чувствовал в своём летнем наряде ни малейшего дискомфорта. Вероятно, он был достаточно согрет изнутри как выпитым прежде, так и тем, чем продолжал согреваться прямо на ходу: в правой руке он держал массивную продолговатую бутылку, которую время от времени подносил ко рту. А в перерывах между возлияниями именно из его глотки вырывались самые громкие и зычные, но при этом совершенно невразумительные, почти дикие вопли, перекрывавшие и порой заглушавшие гораздо более скромные возгласы его спутников и даже пронзительные визги девушек.

Приблизившись к перекрёстку, громкоголосый парень с бутылкой, опередивший своих товарищей на несколько метров и первым заметивший высившуюся там огромную, недвижную, точно статуя, фигуру в диковинном наряде, пригляделся внимательнее, мотнул головой, будто не веря своим глазам, и, в очередной раз отхлебнув из своего неиссякаемого сосуда, чуть пошатываясь, направился в сторону незнакомца. Подойдя к нему, остановился, окинул громадную двухметровую фигуру, задрапированную с головы до ног во всё чёрное, изумлённым взглядом, обошёл её кругом, оглядев со всех сторон и восхищённо покачивая головой, и наконец, вновь остановившись перед неизвестным, не совсем внятно, чуть заплетающимся языком проговорил:

– Ну и здоров же ты, дядя! Как бык! Отродясь не видал таких амбалов… Из качалки небось не вылазишь… Респект тебе, дядя! Уважуха! Красиво себя оформил, ничё не скажешь… Надо и мне будет как-нибудь взяться…

Незнакомец, никак не реагируя на обращённые к нему слова, ничего не говоря и не двигаясь, стоял на месте и лишь едва уловимо, почти неприметно для глаза, кивал, будто соглашаясь с высказанными в его адрес комплиментами, довольно коряво изложенными, но зато искренними.

В этот момент к ним один за другим подтянулись остальные члены компании и, остановившись поблизости, с интересом и лёгким удивлением воззрились на необыкновенно крупного, богатырски сложённого прохожего в чёрной длиннополой хламиде, с которым тщетно пытался разговориться их приятель.

– Чё, Лёха, кореша встретил? – с усмешкой сказал один из парней, сухопарый нескладный блондин с глуповатым выражением лица.

Лёха взмахнул рукой, так что из зажатой в ней бутылки выплеснулось немного жидкости, и медленно, растягивая слова, промолвил:

– Да вот… хочу узнать у него, как это он умудрился так накачаться?.. Может, какая-то особая методика… Вы гляньте только, какой громила! Прям Кинг-Конг какой-то…

– Да, крепкий мужик, ничего не скажешь, – отметил другой парень – мускулистый, подтянутый, коротко стриженный, очевидно, спортсмен, – внимательно, со знанием дела оглядывая мощные стати неизвестного. А затем, склонив голову к стоявшей рядом с ним стройной эффектной брюнетке в короткой юбке и на высоких каблуках, тихо, с тонкой двусмысленной улыбкой спросил:

– А ты хотела бы вот с таким?..

Девушка ответила ему не менее выразительной белозубой улыбкой и блеснула огромными, тёмными как ночь глазами.

– Нет, мне достаточно тебя. Пока…

Лёха между тем не оставлял попыток добиться от безмолвного великана хоть какого-нибудь ответа, подступив к нему ещё ближе и повысив голос, точно разговаривая с глухим:

– Слышь, дядя, я спрашиваю: как это ты ухитрился такую мышцу нарастить? Может, секрет какой знаешь? Поделился бы, а? Чё те, жалко, что ли?

– Анаболики и стероиды –