– Только что от меня ушли, – шепчет Маруся. – Вами интересовались, но я ничего не сказала.

– Чего «ничего»?

– Ну, что вы без документов.

Врёт, однако, старушка.

Делюсь с Клавой. Она в ужасе:

– У нас же там грим!

Да, это нехорошо. Если найдут, будут знать, что мы можем быть загримированными. И в жизни, и на фотографиях.

Снова звоню Марусе. Спрашиваю, когда были у неё менты.

– Час назад, – говорит Маруся.

Если не врёт, можно рискнуть.

– Жди меня здесь, – говорю Клаве.

– Я с тобой.

– Тебе нельзя.

– Нет! – Клава вцепилась мне в рукав.

На нас уже посматривали. Пришлось сказать, что задумал. Я всё рассчитал. От кафе, где мы сидим, до квартиры четыре квартала. Это две минуты бега трусцой. Сколько нужно времени, чтобы подняться на четвертый этаж и забрать наши вещи? Еще три минуты. Значит, через семь, максимум, десять минут я должен вернуться. Но даже если Пряхин меня возьмёт, ничего страшного.

– Как это? – удивилась Клава.

– Очень просто. Зачем я ему нужен без денег?

– Ты, наверно, просто не знаешь, как они умеют выбивать признания. Они увезут тебя в укромное место и начнут пытать.

Я понял, что напрасно теряю время. Я еще раз сказал, чтобы ждала меня здесь, и выбежал из кафе.

Мне надоело делать всё так, как задумала Клава. Я решил показать, что тоже умеет просчитывать ситуации.

Ваня

Я произвожу впечатление человека, простого, как ситцевые трусы. Иногда это меня злит, и я пытаюсь доказать, что это не так. Сейчас я хотел доказать Клаве.

Я позвонил Гультяеву и попросил телефон Пряхина.

– Зачем тебе? – спросил подонок.

– Если не дашь, Пряхину это не понравится, – пригрозил я.

Гультяев продиктовал цифры. Я набрал Пряхина и назвал себя. Долгое молчание.

– Чего тебе? – грубо спросил опер.

Я сказал, что предлагаю договориться.

Пряхин хмыкнул:

– Запахло жареным?

– Да, в Марусину квартиру мы больше не войдем.

Снова молчание. Наконец:

– Ну, и что ты хочешь предложить?

Я за эти дни заметно прибурел – без заминки перешёл на «ты»

– Мы отдаем всё, что взяли – ты оставляешь нас в покое.

Пряхин снова хмыкнул:

– Нет, солдат Смирнов, обратного хода быть не может, дело уже заведено.

– За девятьсот тысяч долларов можно прекратить.

Пряхин молчал. Кажется, этой цифрой я его огорошил.

– Завтра в двенадцать жду тебя у входа в метро «Охотный ряд» со стороны

Манежа. Только учти, если придешь не один, я не подойду.

– Зачем тогда вы взяли деньги, если хотите отдать? – спросил Пряхин.

– Деньги – заложники, неужели не ясно? Только не забудь заранее написать расписку. Иначе ничего не получится.

Опер возмутился:

– Какая ещё расписка? Ты что, Смирнов, совсем потерял чувство реальности?

– А как мы потом докажем, что вернули деньги?

Пряхин нехорошо рассмеялся:

– Когда потом?

Одного этого вопроса было достаточно, чтобы понять: Пряхин ищет нас только для того, чтобы отнять деньги.

– Ну, как знаешь, – по моей интонации было ясно, что я сейчас отключу мобильник.

– Погоди! – чуть не заорал Пряхин.

Дальше наш разговор протекал вполне мирно.

Я сел на скамейку на другом конце двора и стал наблюдать за подъездом, в котором мы жили. Пряхин не появлялся. Никто не появлялся.

Я вошел в квартиру, забрал вещи и неторопливо, проверяясь, вернулся в кафе.

Клава смотрела на меня так, будто уже не надеялась снова увидеть. У меня ушло втрое больше времени, чем планировал.

– А где ночевать будем? Загримируемся под бомжей? – пошутила Клава

Я ответил в том же духе:

– Можно одну ночь и не поспать. Посмотрим ночную Москву.

– Можно подремать в машине.

– Ну, уж нет! Я люблю спать в постели.

Клава заплакала. Это был ее первый, пока несильный нервный срыв.

Я сказал, что позвоню сейчас одному человеку. Скорее всего, он нас приютит.

Пряхин

Когда Ваня позвонил мне, мы с Герой были на пути к Марусиной квартире, но попали в небольшую пробку. Закончив этот странный разговор, я стал прокручивать его в голове. Кидок Гультяева на фоне лимона, который обещал принести Ваня, выглядел детской проказой. Но и предложение Вани похоже на обманку. Зачем откупаться от меня, если можно договориться с Гусаковым?

Тем не менее, нужно было подготовиться к завтрашней встрече, а главное – определиться, что делать с Ваней. То ли паковать его и сдавать в СИЗО, то ли гасить.

Гасить на Охотном ряду, где тусуется молодняк и болтаются фэсэошники в штатском, полное безумие. Но как там у Горького? Безумству храбрых поём мы песню? В тайнике у Геры лежит изъятая у бандюганов глухая тетка с маслинами, ждет своего часа.

Сидя в машине, я искоса смотрел на Гошу. Срезанный подбородок, большой рот, редкие волосы, нос уточкой, узкие плечи, небольшой росточек. Еще лет двадцать назад такого дистрофана не взяли бы в нашу систему.

Гера на двенадцать лет моложе меня. Ему всего двадцать четыре года. Но выглядит постарше. Сказалась, видно, работа в СИЗО. Склонность к садизму старит. А то, что Гера жесток, я не раз убеждался. Но в данном случае в его психологическом портрете важно только то, что он знает, каково париться на нарах.

Для начала я просто передал разговор с Ваней. Гоша закурил, по привычке анашиста, глубоко, с легким свистом затянулся.

– А он деньги просто так возвращает?

– Расписку хочет получить.

– Значит, расписку надо как-то изъять?

– Правильно мыслишь.

– Так ведь просто так он не отдаст.

– Просто так не отдаст.

Гера не выдерживает:

– Что от меня требуется?

– Ты не даёшь ему уйти.

Я спросил, в каком состоянии глушак.

– А что ему сделается. Лежит, как шпроты, в масле.

– Сможешь?

Гера ответил не спеша:

– Смотря, за какие бабки.

Гера, как и Кирилл, не знал, какая сумма была похищена из сейфа Ярослава. Это его обижало и мучило. Он понимал, что сумма большая. Иначе чего бы я скрывал?