– Что-то ты умолк, капитан? Считаешь, что мичман Мищенко не тех подобрал? Если уж по правде, то все, кто воевал с тобой на Сату-Ноу, просятся теперь к тебе на батарею. Почему-то… Но ведь ты понимаешь, что передать тебе всех я не могу, да и не положено батарее иметь целый полк охранного прикрытия.

– К названным вами бойцам вопросов нет. Просто я подумал, что подкрепление от контрразведки могло бы выглядеть чуточку щедрее.

– «Подкрепление от контрразведки»! Редкий же ты наглец, Гродов! Я понимаю, что ты рассчитывал на весь свой десантный батальон. Однако на него тут все рассчитывают. Да, вынужден признать: более сорока бойцов обратились к командованию военно-морской базы с просьбой о переводе их на службу под твоим командованием. Даже старший лейтенант Щедров, известный тебе адъютант командующего Дунайской флотилией Абрамова, и тот неожиданно выразил желание поступить под твое начало, чем потешил меня и, считаю, смертельно обидел своего адмирала.

– Но вы объяснили, что адъютанты мне пока что не положены, а в ординарцы его не запишешь?

– Так ведь Щедров уверен, что в капитанах ты долго не засидишься. А в принципе он готов идти к тебе хоть командиром охранного взвода. Словом, видят бог и командиры, что я пытался поддержать просьбу все желающих.

– И кто же выступил против? Командующий базой контр-адмирал Жуков?

– Не в именах дело, Гродов, не в именах! Просто нам доходчиво объяснили, что ты все еще командуешь батареей, а не артиллерийским полком. Поэтому служить большинство из них кроме Щедрова, который пока что назначен адъютантом-порученцем командующего нашей военно-морской базой, отправили в срочно формирующийся отряд морской пехоты полковника Осипова[13].

– Вот как? Значит, уже создан такой отряд?

– Ох, вижу, не сидится тебе в батарейных казематах, капитан. Одним могу утешить: не исключено, что и сражаться этот полк будет в твоем секторе обороны.

– Меня же радует, что остальные бойцы моего «румынского плацдарма» тоже беспризорными не остались.

– А чего ты хочешь? В Одессе теперь каждый командир мечтает заполучить хотя бы нескольких обстрелянных бойцов.

– Пусть своих необстрелянных как можно скорее обстреливают. Когда я высаживался на мыс Сату-Ноу, у меня не было ни одного обстрелянного солдата. Ни одного!

– Отныне так и буду напутствовать их, ссылаясь на тебя, естественно: «Своих обстреливать надо!» А пока что принимай завтра утром то пополнение, какое дают, и тихо радуйся.

17

По Очаковскому руслу штабная яхта «Дакия» вышла в открытое море, выждала у входа в Жебрияновскую бухту возвращения звена пикирующих бомбардировщиков, которые уходили на разведку фарватера, и теперь неспешно, в прогулочном режиме продвигалась вдоль косы, отделявшей Джантшейское озеро от моря.

За одноликой песчаной перемычкой виднелась узкая, коричневатая от обилия морских водорослей полоска воды, за которой медленно проплывали выжженные на августовском солнце прибрежные холмы и поблескивали солончаковой изморозью низины.

Война, казалось, совершенно не коснулась этого края, во всяком случае, следы ее никак не проявлялись в этой степной равнине. Впрочем, с какой бы жестокостью фронт ни прошелся бы по этой полупустыне, он уже ничего не добавил бы к видениям тех одиноких рыбацких хижин и столь же одиноких, почти лишенных какой-либо листвы деревьев, которые производили впечатление последних, причем слишком уж неприветливых, убогих атрибутов жизни.

– Сейчас мы проходим по условному стыку озер Джантшейское и Малый Сасык, – с дикцией, достойной профессионального гида, объявил по внутрикорабельной связи штурман яхты. – Тем временем наши тральщики уже находятся на траверзе большого озера Шаганы, которое могло бы стать прекрасной гаванью, если бы, вспоров косу, к нему проложили корабельный ход.

– Какие унылые места! – проговорил штандартенфюрер фон Кренц, не обращая внимания на его слова. Остановившись на палубе рядом с бригадефюрером фон Гравсом, он теперь лениво прощупывал окулярами бинокля прибрежные глинисто-песчаные дюны. – После заливных дунайских лугов, окаймленных бесчисленным количеством островков, эти выжженные прибрежья кажутся пейзажами забытой богом пустыни, на которой попросту не должно проявляться каких-либо признаков жизни.

– Зато близость земной тверди вселяет спасительные надежды, – простодушно сознался фон Гравс, не пытаясь изображать из себя морского волка.

– Слава богу, в этих степях пока еще нет партизан, как в Югославии. – Штандартенфюрер хотел сказать еще что-то, однако с идущего далеко впереди тральщика донеслись пулеметные очереди, вслед за которыми последовал мощный взрыв.

Офицеры тут же вновь схватились за бинокли, но поняли, что это всего лишь мина, которую тральщики общими усилиями уничтожили почти у самого берега, на подходах к перемычке озера Шаганы.

– Как видите, отсутствие партизан компенсируется в этих краях наличием минных полей и заграждений, – сдержанно прокомментировала происходящее обер-лейтенант Валерия фон Лозицки, неслышно появившись за спинами эсэсовцев.

– Нас не может не поражать ваше спокойствие, баронесса, – парировал штандартенфюрер.

– Не вы один поражаетесь этому.

– Неужто сумели убедить себя, что ваши, русские, мины никакой опасности для вас не представляют? – с особым нажимом произнес он слово «вашим».

– Впрочем, – не придала значения ни словам, ни тону его Валерия, – в провинциальном Тирасполе, возведенном румынами в ранг столицы Транснистрии, ваша тоска по партизанским краям Югославии может быть удовлетворена иными способами и со всей мыслимой очевидностью.

– Вы, как всегда, приземленно возвышенны, – аристократично склонил голову фон Кренц. – Впрочем, нас предупреждали, что, несмотря на минную чистку, подходы к Днестровскому лиману по-прежнему остаются опасными, поскольку некоторые мины течение приносит из низовий реки. Да и в открытом море, как мы только что убедились, их тоже немало.

Валерии не дано было понять всю смысловую глубину определения «приземленно возвышенная», да она и не пыталась вникать в него. К тому же в эти минуты ей хотелось общаться с бригадефюрером, а не с фон Кренцем. С шефом «СД-Валахии» баронессу как раз и роднило то, что она старалась оставаться вне войны, вообще вне всего того, что происходило в эти дни в Союзе, в рейхе или в несостоявшейся Великой Румынии. Зато она безошибочно прочитывала плотоядные взгляды мужчин, которыми они прошлись по охваченным юбкой и форменным френчем бедрам женщины – крутым, контрастно очерченным и, как всегда, призывно-сексуальным…

Но если у штандартенфюрера этот взгляд выглядел истосковавшимся по бренным телесам, то фон Гравс осматривал ее ягодицы приблизительно так же, как смотрит на свое удачное приобретение владелец породистой и немыслимо дорогой кобылицы. Та с трудом скрываемая неприязнь, с которой бригадефюрер встретил ее возвращение на яхту после берлинского вояжа, постепенно развеивалась. Даже появление рядом с ней командира яхты теперь уже не вызывало у него раздражения. Как не тревожили больше бригадефюрера и те слухи, которые в свое время доходили до него в связи со встречами баронессы с нефтепромышленником Карлом Литкопфом и адмиралом Канарисом.