А вот мужчина…

Он словно избегает взглядов. Нет, не боится, но старается, чтобы в первую очередь было заметно женщину рядом с ним, отнюдь не его.

Все, что я различаю – это синий модный костюм, жилистую фигуру, высокий рост и короткие черные волосы.

А потом мужчина и женщина переходят в другой зал.

И я знаю, что мы уже вряд ли пересечемся. Потому что фотограф подхватывает меня и Ольгу, убеждает, что его гениальные работы мы видели, а остальные можно и пропустить, и мы идем на чашечку кофе в ресторан, который находится всего в двух минутах ходьбы.

Ольга пытается произвести впечатление и действительно заказывает только кофе. Мы же с фотографом уверенно выбираем вино.

Хочется не столько выпить, сколько прочувствовать вкус этого дня. Он чуть терпкий, приятный, но с ноткой легкой горечи. Как будто все в порядке и хорошо, и все же что-то пошло немного не так.

Мы с доктором настолько часто видимся, что можно начинать подумывать о том, чтобы купить квартиру поблизости с клиникой – выйдет приличная экономия времени.

Очередное полное обследование, новое назначение, и его, а не моя уверенность, что зараза, которая вцепилась в меня распухшей клешней, однажды все же отпустит.

Возможно, он говорит так всем своим пациентам и всем показывает фотографии тех, кому удалось восстановить лицо полностью. Снимков мало, гораздо меньше тех, что я нарыл в интернете, когда изучал ту дрянь, что атаковала меня. Но уже то, что эти снимки имеются, на какое-то время снова вселяет надежду.

Я знаю, что в сравнении с остальными, могу считаться счастливчиком. Перекос пока очевидный, но, по крайней мере, у меня уже закрывается глаз, часть лба прорезает морщина, а другая часть идеальная, как у младенца, рот все еще кривоват, но из него не вытекает слюна, прошло полное онемение одной стороны, я могу выговаривать все буквы алфавита без риска забрызгать чью-то тарелку или походить на Герасима из «Му-му». Но самое главное – я не женщина.

Я видел женщин с той же проблемой, и на начальной, и на запущенной стадии, когда проходит несколько лет, за плечами всевозможные попытки лечения, а на лице ничего не меняется. Только в глазах поселяется отчаяние, а на безымянных пальцах иногда остается лишь след от кольца.

Не каждый выдержит ежедневно смотреть на урода. Только тот, кому ты действительно близок.

Детей эта дрянь с красивым названием затрагивает редко, но я видел и тех, кого она не захотела жалеть и все-таки царапнула.

На самом деле, не застрахован никто. Вечером ты можешь с удовольствием смотреть на свое отражение, а утром будешь мечтать перебить в доме все зеркала. Начнешь биться во все открытые и закрытые двери, надеяться, верить, ждать, а потом…

Или поймешь, что иногда ждать приходится долго и научишься этому. Или сдашься, забьешь.

Во-втором случае забить придется на многое – на то, что на тебя постоянно оглядываются, на то, что поначалу друзья будут стараться отводить в сторону взгляд, делая вид, что любуются природой, даже если там нет ни черта интересного, на то, что они будут подбирать слова в разговоре, чтобы тебя не задеть, на то, что для некоторых твоя оболочка значила куда больше, чем для тебя.

Так себе перспектива. Думаю, поэтому я больше встречал тех, кто борется, пробует, снова и снова, пытаясь не оглядываться на оставшихся позади, отошедших в сторону и забывших.

И видя детей, на которых несколько лет не может без слез взглянуть мать, и женщин, которые достают зеркальце и все равно красят губы, я впитываю их силу духа, заражаюсь энергией, чтобы не топтаться бессмысленно на пустом месте.

Больше года…

Без четкой уверенности, что однажды все это закончится.

Врачу удается дня за четыре снять боль, которая простреливала лицо, словно желая исказить его больше, а сеансы иглоукалывания и массажа давно в моем расписании. И я двигаюсь дальше.

Просто, мать твою, двигаюсь дальше.

А в один из дней оглядываюсь и понимаю, что, скорее всего, уже потерял на этом пути еще одного человека – Ромашку.

Чтобы забыть о боли и не думать о том, что меня снова могло искорежить, как авто в жесткой аварии, я настолько погружаюсь в работу, что на что-то другое не остается ни сил, ни желания.

Мужчина не должен показывать слабость, и я гашу эти зачатки в себе, незаметно отстраняя и отстраняясь.

Вместо разговоров, к которым тянулись мы оба, остаются пустые обрывки фраз. И, не сговариваясь, а словно чувствуя, что до стадии, когда друг другу можно будет отправить лишь смайлики, мы одновременно уходим в тень.

Вроде бы есть – на связи, звони и пиши.

И вроде бы нет.

«Доброе утро», «Спокойной ночи», «Все хорошо» – мы как будто оба надели маски без прорезей и бродим в этой тени, не замечая, упуская, отпуская друг друга. И почему-то оба не в силах написать одно слово – «Прощай», которое разорвет нечеткую линию, у которой мы пока еще можем увидеться.

– Ты назначил встречу Ромашке? – будто догадываясь, интересуется Катерина.

– Нет.

– Почему? – она искренне негодует. – Артем, вам надо увидеться! Посмотреть друг на друга, пообщаться вживую! Надо хотя бы знать, от чего ты отказываешься!

Катерина права. Тем более что мне не хватает Ромашки. Вот только оттолкнуть куда проще, чем сблизиться вновь.

А еще, мне и хочется этой встречи, и нет. Все чаще мелькают мысли, что лучше не пугать девочку, потому что не всякий сумрак приятен. И, быть может, я даже надеюсь, что однажды она ничего не ответит на мое сообщение. Несмотря на то, что ее сообщения у меня всегда в статусе ожидания.

Я знаю, что если в ближайшее время мы не увидимся, то потеряемся окончательно. Тихо отступим на территорию «вне зоны доступа». Но тяну. Пестуя то боль, то работу, и не понимая, почему я так сильно не хочу увидеть разочарования в глазах человека, которого ни разу не видел.

И я даже рад, что эти выходные загружены так, что не выдохнуть. В субботу я разгребаю проблемы на мастерской: заказы, спецслужбы, которые хотят срубить денег, чтобы хорошо отдохнуть. А в воскресенье назначен семейный ужин. Отменить его невозможно – мать уже прилетела, и это точно не та женщина, которую я бы хотел хоть как-то расстроить.

Даже Катерина отменяет все планы на вечер, хотя и знает, что, скорее всего, в очередной раз прослушает лекцию на тему того, что сама портит себе блестящее будущее.

Мама – есть мама.

И она вновь удивляет, когда звонит мне и просит приехать не вечером, а пораньше.

– Соскучилась? – шучу я.

– Конечно, соскучилась, – она делает вид, что немного обиделась, но долго продержаться не в силах. – Просто ты знаешь, я прилетела вчера, сегодня уже достаточно пообщалась с твоим отцом, посмотрела, что в доме без изменений, успела увидеться с подругами, ну и подумала: что же мне теперь, просто сидеть и ждать вечера?