генерал-майора Львова состояла из двух батальонов фанагорийцев (любимцы Суворова во всех баталиях шли впереди!), батальона белорусских егерей и 150 апшеронцев. Колонне предстояло атаковать укрепление возле башни Табия. Впереди шли рабочие с кирками и лопатами: им предстояло ломать стены, расчищая дорогу армии. Вот кто не ведал страха, в лицо смотрел смерти! Во вторую колонну генерал-майора Лассия (Ласси) вошли три батальона Екатеринославского егерского корпуса и 128 стрелков. Третья колонна генерал-майора Мекноба включала три батальона лифляндских егерей и двигалась на Хотинские ворота. У каждой колонны имелся резерв, существовал общий резерв и у всего отряда Потёмкина: конные полки, которые должны были в свой черёд ворваться в крепость после взятия Хотинских и Бросских ворот. Левое крыло под командованием генерал-поручика Самойлова оказалось самым многочисленным – 12 000 человек, из них 8000 – спешенные казаки-донцы. Тремя колоннами этой группы, атаковавшей крепость с северо-востока, командовали бригадиры Орлов, Платов и генерал-майор Кутузов. Первые две колонны состояли из казаков. В колонне Кутузова шли три батальона бугских егерей и 120 отборных стрелков из того же Бугского корпуса. В резерве у Михайлы Илларионовича Кутузова были два батальона херсонских гренадер и тысяча казаков. Колонна направлялась на приступ Килийских ворот.

Третьей группой, которая наступала на Измаил с юга, с острова Чатал, командовал генерал-майор Рибас. В войсках Рибаса насчитывалось 9000 человек, из них 4000 – казаки-черноморцы. Первой колонной командовал генерал-майор Арсеньев, ведший в бой Приморский Николаевский гренадерский полк, батальон Лифляндского егерского корпуса и две тысячи казаков. Колонна должна была помогать колонне Кутузова в бою за новую крепость. Второй колонной Рибаса командовал бригадир Чепега, там бились пехотинцы Алексопольского полка, 200 гренадер Днепровского Приморского полка и тысяча черноморских казаков. Третьей колонной группы Рибаса командовал секунд-майор лейб-гвардии Преображенского полка Морков, который получит за штурм Измаила чин бригадира. С ним шли 800 гренадер Днепровского полка, 1000 казаков-черноморцев, батальон бугских и два батальона белорусских егерей. Ему предстояло десантом поддержать генерала Львова в бою за Табию.

По перевязанным лестницам, по штыкам, по плечам друг дружки солдаты Суворова под смертельным огнём преодолели стены, открыли ворота крепости – и бой перенёсся на узкие улицы Измаила.

При штурме особенно отличились колонны генералов Львова и Кутузова. Генерал Львов получил болезненное ранение. Ранили и его помощника – полковника Лобанова-Ростовского. Тогда командование штурмовой колонной принял командир фанагорийцев, любимец Суворова полковник Золотухин.

В распахнутые ворота крепости влетела русская конница. Колонна Орлова совместно с колонной генерал-майора Мекноба очищала от турок важный северный участок укреплений Измаила. Теперь они действовали слаженно и могли отражать контратаки, продолжая занимать вершок за вершком неприступную твердыню – Измаил.

Под вечер последние защитники крепости молили о пощаде. Уникальный штурм крепости превратился в истребление вражеской армии. Турки сопротивлялись самозабвенно: они знали, что пощады не приходится ждать ни от русских, ни от султана. Способный и сильный духом военачальник Каплан-Гирей повёл несколько тысяч спешенных крымчан в контратаку в сторону Дуная – против сил Рибаса, против русского десанта. Однако эта попытка переломить ход сражения оказалась запоздалой: войска Каплан-Гирея погибли.

К часу дня почти весь город контролировали русские. Лишь в Табии, в мечети да в двух ханах держались турки. В одном из ханов с двумя тысячами янычар и артиллерией оборонялся сераскир Айдос-Мехмет. Полковник Золотухин с фанагорийцами атаковал это укрепление. Артиллерийским залпом удалось выбить ворота – и гренадеры ворвались в хан, закалывая штыками оборонявшихся турок. Тех, кто сдался, вывели на свет Божий, чтобы разоружить. Среди них оказался и Айдос-Мехмет со свитой. Во время разоружения к сераскиру подскочил егерь и попытался вырвать у него из-за пояса кинжал. Янычар выстрелил в егеря, а попал в русского офицера… Этот выстрел русские оценили как вероломное нарушение условий капитуляции: ведь турки просили пощады. Новый штыковой удар уничтожил почти всех турок, погиб от ран и Айдос-Мехмет…

Наконец, сдались на милость победителям последние янычары во главе с Мухафиз-пашой, сражавшиеся в Табии. Последние защитники крепости капитулировали в 16.00. Приступ ожесточил войска, помнившие о двух неудачных штурмах Измаила. По военным традициям того времени Суворов на три дня отдал город на разграбление победителям. Увы, на этот раз офицерам не удалось удержать солдат от жестоких бесчинств. А в Измаиле было чем поживиться! Турки свезли в крепость купеческие склады. Особо удачливые участники штурма обогатились на тысячу-другую червонцев – фантастическая нажива! Сам Суворов отказался от трофеев, не принял даже отменного коня, которого привели к нему солдаты. Снова не обманули ожиданий Суворова фанагорийцы. Из них Суворов приказал составить главный караул покорённой крепости.

Да, на такой приступ можно пойти лишь раз в жизни… В жестоких боях под стенами крепости и на улицах Измаила погибшими и ранеными русская армия потеряла больше пяти тысяч человек. Из 650 офицеров, участвовавших в штурме, 70 остались в измаильской земле, около 300 получили ранения. Они сознательно шли на смертельный риск. Красноречивые цифры – вот такое бесстрашие царило в сердцах учеников Суворова. Было уничтожено двадцать семь тысяч турок, остальные десять тысяч попали в плен. По легенде, единственный турок остался живым и не попал в плен! Он нырнул в Дунай, ухватился за бревно и незамеченный добрался до берега. Поговаривали, что именно он принёс турецким властям весть об измаильской катастрофе.

Суворов надеялся, что наградой за измаильскую победу станет маршальский жезл. Однако Екатерина не решилась на такое выдвижение: поздновато Суворов получил чин генерал-аншефа, а быстрых прыжков императрица не любила. Суворова произвели в подполковники лейб-гвардии Преображенского полка, полковником которого, по традиции, являлась сама императрица. Это немалая честь, но её Суворов заслужил давненько. В честь полководца выбили золотую именную медаль – подобной чести удостоился Потёмкин за взятие Очакова, а ранее Румянцев за победы в первой екатерининской русско-турецкой. Хотя фельдмаршалом он не стал…

28 апреля на грандиозном триумфальном представлении в Таврическом дворце, посвящённом измаильской победе, Суворов отсутствовал. Стихи Державина, музыка Бортнянского и Козловского – всё это звучало не для него. И снова Державин не посмел упомянуть Суворова в праздничных стихах! Солдатский путь вёл героя в Финляндию, где Суворов укреплял границы с воинственной Швецией и пребывал в меланхолии. Именно в Финляндию, в Роченсальм, Державин послал Суворову свои первые стихи, посвящённые непосредственно великому полководцу. Они вызвали неоднозначную реакцию Александра Васильевича.

Се Росский Геркулес:Где сколько ни сражался,Всегда непобедим остался,И жизнь его полна чудес.Не всякий день мы зрим Перун небес,Которым Божий гнев разит злодеев,Но часто тучки лишь. – Почий, наш Геркулес,И ты теперь среди твоих трофеев.

Тут речь идёт о той самой измаильской медали. Всё бы хорошо, но во втором четверостишии Суворову почудилась двусмысленность: не хочет ли Державин