зимние квартиры. Путь из-под Измаила и так был затруднён бездорожьем. Однако главнокомандующий – князь Таврический – оказался настроен куда более решительно, чем его двоюродный брат генерал Павел Сергеевич или неповоротливый Гудович. Таврический понимал, что необходимо спасать положение, что пришла пора уничтожить турецкую твердыню на Дунае.

Ещё не ведая о «волокитном» постановлении военного совета, Потёмкин решил резко изменить ситуацию и назначил командующим осадной артиллерией генерал-аншефа Суворова. Потёмкин в Суворова верил. Если речь шла о немедленном штурме, лучшей кандидатуры, чем граф Рымникский, он не искал.

Суворову Потёмкин написал: «Измаил остаётся гнездом неприятеля. И хотя сообщение прервано чрез флотилию, но всё же он вяжет руки для предприятий дальних. Моя надежда на Бога и на Вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг!». Последний призыв Суворов предпочёл воспринять буквально – и два раза ему повторять не приходилось. Гудовича Потёмкин отозвал из-под Измаила, направил его подальше от дунайских крепостей – на Кубань, где упорный генерал-аншеф успешным штурмом овладеет Анапой. Хотя разве можно сравнить гарнизон Измаила с жалким турецким отрядом, защищавшим Анапу?

Потёмкин ясно понимал, что после нескольких удачных кампаний для полной победы над турками следует обрушить их цитадель, грозившую России османским могуществом, – крепость Измаил.

Крепость казалась неприступной: по существовавшим в те годы представлениям о войне для подобного штурма требовались невиданные ресурсы, которых не имелось у России… Однако Суворов переворачивал современные ему представления о войне. По настрою поэмы Байрона «Дон Жуан» мы можем судить об изумлении, охватившем Европу после штурма Измаила. Этот штурм казался апофеозом современной войны, а Суворов – настоящим Марсом. Да, Байрон являлся противником екатерининского империализма и к Суворову относился неприязненно, но и он не мог отрицать, что в лице графа Рымникского мир видит военного гения:

Суворов в этот день превосходилТимура и, пожалуй, Чингисхана:Он созерцал горящий ИзмаилИ слушал вопли вражеского стана;Царице он депешу сочинилРукой окровавленной, как ни странно —Стихами: «Слава Богу, слава Вам! —Писал он. – Крепость взята, и я там!»

Мы помним и другого Суворова – того, что прискакал к Измаилу на любимом донском жеребце и после великой победы отказался от лучших трофейных коней, покинув позиции верхом на том же коне. Мы помним Суворова, который после победы, побледнев, признавался: «На такой штурм можно пойти только раз в жизни». Гарнизон Измаила насчитывал более 35 тысяч человек, из них 17 тысяч – отборные янычары. В Измаиле хватало запасов продовольствия и вооружения – турки не страшились штурма и при этом не страдали недооценкой противника, ведь Суворов их бил не раз.

Суворов осаждал крепость с тридцатитысячным воинством и намеревался решить дело приступом. Учитывая мощные укрепления турецкой твердыни и 250 орудий противника, «арифметически» штурм был обречён на провал. Однако Суворов, прибыв под Измаил, не теряя времени, приступил к тренировке солдат в условиях, близких к боевым. Офицерам пришлось позабыть порядки Гудовича… Генерал-аншеф скрупулёзно изучил донесения разведки по измаильским укреплениям и вскоре получил возможность послать туркам ультиматум с характерной припиской – лично от Суворова: «Сераскиру, Старшинам и всему Обществу. Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышления для сдачи и – воля; первые мои выстрелы – уже неволя; штурм – смерть. Что оставляю вам на рассмотрение». История запомнила и горделивый, но, как оказалось, излишне самонадеянный ответ Айдос-Мехмет-паши: «Скорее остановится течение Дуная и небо упадет на землю, чем русские возьмут Измаил». Между тем русские войска под руководством Суворова уже проводили тщательную подготовку штурма. С появлением Суворова под стенами крепости время как будто ускорило бег – так быстро менялась обстановка. После быстрых и эффективных учений армия поверила в свои силы.

Вслед за генералом из Браилова прибыл и Фанагорийский полк (Суворов лично выехал в степь их встречать), а вдобавок полторы сотни проверенных мушкетёров-охотников Апшеронского полка. Прибывали казаки и арнауты. К концу первой недели зимы непосредственно под Измаилом было сосредоточено до 31 тысячи войск и сорок орудий полевой артиллерии. При этом около семидесяти орудий насчитывалось в отряде хитроумного, как Одиссей, генерал-майора де Рибаса. Он, как мы знаем, закрепился на острове Чатал напротив Измаила. Флотилия де Рибаса отменно проявила себя в недавних ноябрьских боях. С привычных, обжитых позиций артиллерия де Рибаса обстреливала Измаил уже не первую неделю. По распоряжению Суворова 6 декабря в хозяйстве де Рибаса заложили ещё одну батарею из десяти орудий. Восемь батарей – это уже заметная сила, один из ключей к победе. Теперь по десять 12-фунтовых орудий было направлено соответственно на Бросские и Килийские ворота крепости. На этих участках, по планам Суворова, предстояла жаркая дуэль артиллерии.

Перед штурмом Суворов созвал военный совет. Конечно, учитывая авторитет графа Рымникского, совещание превращалось едва ли не в формальность, но полководец считал его психологически важным, сплачивающим фактором. Ведь многие из тринадцати на предыдущем военном совете, при Гудовиче, высказались за снятие осады! Вечером 9 декабря ареопаг собрался – тринадцать будущих героев штурма. Генералы восторженно выслушали пламенную речь. Первым, не мудрствуя лукаво, за штурм проголосовал младший – Матвей Платов.

Под стенами Измаила Суворов проводил чрезвычайно спешные, хотя насыщенные и продуманные учения. Беседовал с войсками, вспоминал о прошлых победах, чтобы каждый проникся важностью измаильского штурма. Вот здесь понадобилась фольклорная репутация Суворова – как заговорённого колдуна, который и в воде не тонет, и в огне не горит. Который не может не победить…

На специально устроенных валах и во рву солдаты отрабатывали приёмы преодоления этих преград. Сорок штурмовых лестниц и две тысячи фашин подготовил Суворов к штурму. Сам показывал технику штыкового удара. Требовал от офицеров настойчивости в обучении войск.

Трудно сказать, почему турки не отважились атаковать растянутые русские позиции. Возможно, Айдос-Мехмет рассчитывал потянуть время, и Суворову удалось опередить предполагаемую атаку, быстро перейдя от рекогносцировок к приступу. Однако Суворов был готов и к отражению массированных турецких вылазок.

Стояли ясные, без морозов, южные декабрьские дни с холодными влажными утренниками. На заре 10 декабря артиллерия Ртищева начала обстрел крепости, с реки стрельбу вели с гребных судов. Турецкая артиллерия прицельно отвечала: так, была взорвана русская бригантина с двумя сотнями моряков на борту.

11 декабря, в 3 часа ночи, ночное небо перерезала сигнальная ракета. Впрочем, из соображений конспирации в русском лагере уже несколько ночей запускались сигнальные ракеты, запутывая турок. А в ту ночь Айдос-Мехмет от перебежчиков знал, что начинается штурм. Войска двинулись на приступ согласно диспозиции. В половине шестого утра началась атака. Правофланговой группой командовал генерал-поручик Павел Потёмкин. Суворов психологически подготовил Потёмкина к штурму, внушил ему уверенность в своих силах. Тремя колоннами войска Потёмкина (7,5 тысяч человек) атаковали крепость с Запада. Первая колонна