Джон – отставной хирург-ортопед, и история его жизни сама по себе достойна отдельного описания. Будучи молодым врачом, он провел четыре года, работая хирургом в Руанде в то время, когда в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов произошел первый случай геноцида народа тутси. Людей племени тутси убивали представители народа хуту, вооруженные в основном копьями и мачете. Некоторых жертв оставляли умирать. И позже их переносили в полевые госпитали. Даже в тех тяжелейших условиях Джон сумел заметить, что оставшимися в живых были в большинстве те, у кого в ранах завелись опарыши. Личинки питались обрывками плоти и гноем, очищая раны лучше, чем любой современный вариант стерилизации.

Позже, вернувшись в Англию, Джон изучил историю использования опарышей в медицине. Во время наполеоновских войн эти личинки применялись для того, чтобы воспрепятствовать распространению гангрены и сепсиса. В медицинской литературе встречается информация о том, что еще 400 лет назад опарышей использовали для лечения ран. Джон объединил карьеру и семейную жизнь. Он начал читать лекции о своем опыте в Руанде, благодаря чему познакомился с американским врачом, который первым стал работать с опарышами, используя их в ветеранском госпитале для лечения язв на ногах пожилых людей. Это привело Джона к сотрудничеству с консультантом-дерматовенерологом в Оксфорде: вместе они впервые применили опарышей в медицинских целях в Великобритании, даже не пожалев собственного гаража для разведения личинок. Джон сам вылечил при помощи опарышей тридцать первых пациентов, причем уже после того, как все другие методы лечения потерпели неудачу. Он также внес свой вклад в исследования по выделению эффективного фермента, который эти личинки производят.

***

Было еще одно счастливое событие, благодаря которому Джон от изучения опарышей перешел к исследованию способности собак обнаруживать рак. Он прочитал лекцию о своей работе с опарышами студентам Вестминстерского колледжа дополнительного образования в Лондоне. Незадолго до этого он ознакомился с письмом в медицинский журнал «Ланцет», написанным двумя дерматологами, лечившими женщину от злокачественной меланомы после того, как ее собака помогла ей обратить внимание на маленькую родинку у нее на ноге. Эта история полностью повторяла ту, что рассказывала мне Джилл.

Джон упомянул об этом случае в своей лекции, используя его в качестве примера того, что некоторые животные обладают превосходной чувствительностью и, если научиться это использовать, они могли бы принести большую пользу человечеству. Позже, за ужином, который был организован в колледже, Джон сидел напротив молодого человека, который сказал:

– Вам стоит встретиться с моим отцом.

И пояснил, что у его отца был рак кожи, который помогла обнаружить собака, выказывавшая особый интерес к пятну экземы на ноге. Она постоянно тыкалась в него носом. Несколько позже Джон четыре часа проговорил с отцом того молодого человека, и эта история попала в фокус внимания СМИ. В конечном счете Джон собрал тридцать историй о собаках, обнаруживших рак, включая рак молочной железы и меланому, и опубликовал их в журнале «Ланцет».

Проблема заключалась в том, что все истории были построены на отдельных наблюдениях и выглядели случайными совпадениями. В каждом случае собака обожала своего хозяина, так что было неясно, возможно ли предупреждение рака у посторонних людей, или это происходит только при тесной связи животного с хозяином. В результате Джон Черч пришел на «Радио-4», чтобы озвучить свое обращение к тем, кто считал, что мог бы тренировать собак для подобной работы.

Встретившись с Джоном, мы разговорились и в течение нескольких часов обсуждали различные способы, которые можно использовать, зная о потрясающем обонянии собак, чтобы извлечь практическую пользу из нашего опыта и начать спасать жизни людей, обнаруживая рак в начальной стадии. И как это сделать, чтобы убедить скептически настроенную общественность в том, что это важно.

Джон был настроен игнорировать стену скептицизма, воздвигнутую представителями медицинских и научных профессий.

– Давайте сделаем, что задумали, – сказал он. – Разве мы что-то теряем, даже если ошибаемся? К тому же я уверен, что мы правы.

Джон был рад познакомиться с Джилл и услышать ее историю, а мы с Энди подробно рассказали ему о нашей работе по подготовке подружейных собак.

Мы осознавали проблемы, с которыми нам придется столкнуться. И дело не только в дрессировке собак. Я была достаточно уверена в том, что мы сможем научить их вынюхивать болезнь, несмотря на то, что для животных обнаруживать рак по запаху будет гораздо более сложным делом, чем находить наркотики, взрывчатку или даже тела людей в районах стихийных бедствий. Во всех этих случаях собаки обучаются на материале, который они рассчитывают найти. Собака ищет героин на примере образцов наркотиков, но как нам удастся дрессировать собак на образцах рака? Как мы собираемся убедить врачей разрешить нам вторгнуться в область их клинической работы? Какой материал мы могли бы взять для работы?

Когда мы наконец приехали домой, голова гудела от переполнявших ее мыслей и идей. Энди также с большим энтузиазмом воспринял этот проект, я же была полна решимостью сделать все возможное, чтобы претворить его в жизнь. Я почти не спала: мое сознание снова и снова прокручивало разные способы проведения испытаний, позволяющих доказать то, во что все мы верили. Я знала, что теперь это будет моим основным направлением деятельности, что работы со слышащими собаками для глухих мне более будет недостаточно. Это наполняло меня энергией и по причинам личного характера.

***

Дело в том, что это было началом периода серьезных личных несчастий в моей жизни. Тогда я даже не подозревала об этом, но сейчас я вижу, что своевременное ослабление привязанности к организации «Слышащие собаки для глухих» освободило меня и позволило выполнить работу, которая на сегодняшний день является самым важным из всего, что я когда-либо делала.

В то время мы с Энди очень серьезно относились к занятиям с лошадьми, и нам предложили взять еще одну лошадь в кредит. Мы знали, что если заплатим за размещение всех троих животных в платной конюшне, это обойдется нам в 20 000 фунтов в год, вычитаемых из налогооблагаемого дохода. Мы просто не могли себе этого позволить и решили, что нужно купить место с достаточным количеством земли, чтобы там держать лошадей. Нам пришлось продать наш восхитительный коттедж у канала и приобрести однокомнатный домик неподалеку от Кейнтона. Дом был гораздо хуже, но к нему прилагались три поля и конюшни, а в тот момент лошади были нашей основной движущей силой. Мы переехали туда вместе с нашими собаками: моими Диллом, Вуди, Танглем и Дейзи, и питомцами Энди – Таркой, Риддлом, Пиппин и Рэтти.

Переезд в новый дом оказался катастрофой. Наше новое жилище было половиной фермерского дома, и когда он был разделен, внутренняя стена между двумя половинами оказалась недостаточно толстой. Мы могли слышать все, что происходит в спальне, примыкающей к нашей, даже обычные разговоры. Раскатистый храп соседей звучал так, как если бы они спали в одной с нами комнате. Это было очень мучительно, ведь у нас имелась только одна спальня, так что я не могла убежать в другую комнату.