Самое смешное, что по факту личная жизнь Октавиана была далеко не безупречной — он женился, разводился, заводил любовниц так беспорядочно, руководствуясь то своим капризом, то сиюминутной политической выгодой, что упрекать Марка Антония он в общем-то не имел никакого морального права. Но при этом Октавиан сохранял внешнюю бесстрастность, демонстрируя презрение к роскоши. И презрение к нежным чувствам тоже. А именно этого требовал от истинного римлянина тогдашний кодекс поведения.

Римский гражданин был волен устраивать свою интимную жизнь, как ему заблагорассудится, однако на людях ему надлежало оставаться хладнокровным и бесстрастным. Помпей сделался всеобщим посмешищем из-за "нелепой прихоти" искренне любить законную супругу и не скрывать этого. Во втором веке одного сенатора изгнали из собрания за то, что он поцеловал собственную жену на глазах у публики. Самого Антония упрекали не только за нынешнюю страсть к Клеопатре, но и еще раньше за то, что он пару раз прилюдно обнял Октавию…

Поэтому Октавиану не составляло труда постепенной пропагандой полностью уничтожить репутацию Антония в глазах римлян. И вот уже римские ораторы дружно кричат о безумной, всепоглощающей страсти к египтянке, охватившей Антония во время его пребывания в Афинах. Какой стыд — римлянин не мог думать ни о чем, кроме своей возлюбленной. "Не раз, разбирая тяжбы царей и тетрархов, он получал от Клеопатры любовные послания на стеклянных или ониксовых табличках и тут же принимался их читать", — негодующе повествует Плутарх. О том, что Цезарь тоже получал подобные письма и читал их, не отрываясь от государственных дел на заседаниях сената, ни современники, ни римские историки старались не упоминать. Зато с подчеркнутым отвращением описывали скандальные происшествия из жизни автократора и царицы. Однажды Клеопатра без предупреждения явилась к Антонию в тот момент, когда он вершил суд. Именно в ту минуту начал свое выступление знаменитый римский оратор. Увидев паланкин царицы, Антоний оборвал его, остановил заседание, бросился к Клеопатре и почтительно проводил ее на место.

А чего стоил ханжеский ужас при описании того, как Антоний встает из-за пиршественного стола, чтобы сделать Клеопатре обещанный массаж ступней… Или то, что он прислуживал своей возлюбленной царице вместе с рабами, например носил по улицам ее паланкин. И ведь Клеопатра по римским канонам даже красавицей не была… "В распоряжении Октавиана были настоящие золотые жилы; один только восточный уклад — нечестивый, избыточный, иррациональный — давал богатейший материал для спекуляций, — пишет Стейси Шифф. — Подобно своей царице, Египет был коварен и сладострастен; современный стереотип, согласно которому Восток означает секс, был актуален уже тогда. Африка давно сделалась синонимом безнравственности".

Вдобавок Октавиан постоянно пугал сограждан рассказами о том, как Антоний выступает в роли жадного до власти деспота: " В руках у него был золотой скипетр, на бедре ятаган; пурпурная туника сверкала драгоценными камнями; не хватало только короны, чтобы превратить его в царя подле царицы". Римляне времен конца республики были в чем-то очень простодушны — они впадали в шок при одном намеке на короны, золотые скипетры и прочие знаки царского достоинства, одновременно вполне смирившись с реальными приметами жесткой власти.

И вот наконец, более чем основательно подготовив общественное мнение, Октавиан объявил войну. Нет, не Марку Антонию — Клеопатре. Антония в координатах этого противостояния будто бы и не было.

Процесс объявления войны в тогдашнем Риме был весьма строго регламентирован. Сначала сенат формулировал претензии к противоположной стороне и выжидал месяц. Если противник не выполнял предъявленных к нему требований, сенаторы собирались вновь, чтобы принять решение о начале военных действий. Спустя три дня на вражескую территорию отправляли гонца.

Октавиан спокойно обошелся без всех этих формальностей. Он сослался на древние обычаи и заменил все это неторопливое и добросовестное "иду на вы" тем, что при большом стечении народа метнул в сторону Востока копье, обагренное свиной кровью. Вполне возможно, что никакого подобного обычая в Риме времен Ромула и Рема не существовало. Позаимствовать идею, правда, будущий Август мог у Александра Македонского, когда-то метнувшего копье при высадке на азиатский берег.

Но в любом случае это выглядело эффектно, а обычная важная сосредоточенность Октавиана, приверженца еще не сформулированного джазового принципа "лучшая импровизация та, что подготовлена заранее", не давала повода в чем-то усомниться. К тому же римское сознание продолжали будоражить слухи о непозволительном богатстве Египта и непростительной тамошней распущенности, которой так некстати поддался храбрый военачальник Марк Антоний…

И ничего удивительного в таком поведении будущего Августа, если вдуматься, не было. Официального объявления войны не могло быть потому, что для нее вовсе не было повода. Никто не потрудился пояснить, в каких именно "преступных деяниях" обвиняется Клеопатра. И никто не вспомнил, что среди римских союзников и вассалов именно Клеопатра была всегда надежной и последовательной. Что же касается Антония, то, похоже, Октавиан рассчитывал, что тот сохранит верность Клеопатре и тогда можно будет с чистой совестью заявить, что он намерен выступить против соотечественников на стороне иноземной царицы. В конце 32 года до н. э. сенат отстранил Антония от должности консула и официально лишил его власти.

Впрочем, некоторые даже из современных авторов придерживаются мнения, что Клеопатра сама готовила поход на Рим и побуждала к тому Антония. Блон так представляет ход ее мыслей: "Парфяне? Хорошо. Но они могут потерпеть. Главное для Антония — свергнуть Октавиана, войти в Рим и стать диктатором. И только тогда во главе всех римских легионов, объединенных единым руководством, можно разбить парфян. И в руках супругов окажется весь мир. А наследником будет Цезарион. Подготовиться к нападению на мощный Рим — дело нелегкое даже для незаурядного человека. Антоний и Клеопатра потратили на подготовку пять лет. На верфях Сирии и Греции не затихал визг пил и стук молотков. Триремы, которые велела строить Клеопатра, соответствовали традиционным нормам, а Антоний стремился создать линейные корабли, громадные (по тем временам) плавучие крепости с металлическими таранами, с башнями и баллистами…"

Октавиан, в свою очередь, построил к весне 31 года до н. э. две с половиной сотни кораблей, собрал немалую пехотную группировку и несколько тысяч всадников.

И кто бы ни начал первым точить меч на другого, настало время решающей битвы. Произошла она возле западного побережья Греции. Там, где в античности располагалось маленькое государство Эпир, родина царицы Олимпиады, матери Александра Великого. Теперь тут решалась судьба одного из созданных им царств. И судьба Рима, о котором при Александре еще никто не ведал. На эпирском берегу существовал известный залив Амбрасия, ныне именуемый заливом Амуракинос. Сейчас на мысу, господствующем над входом в залив, расположен город Превеза, а в древности он носил название Берениция. Напротив — на мысу в южной части пролива — возвышается гора Акций (Акциум), и мыс называется так же.