Поскольку Антоний отсутствовал, Клеопатра повелела церемониальные торжества по случаю рождения ребенка провести как можно скромнее. А считаные дни спустя прибыл гонец от автократора, и царица с горечью заметила: "Если бы я знала об ужасной участи Антония, отменила бы празднества вообще…"

Антоний проиграл войну. Хитрые парфяне, используя различные уловки, а также превосходство своих лучников над римлянами, разбили его армию и прижали ее к морскому побережью. Единственное серьезное сражение обернулось катастрофой. Часть войск попала в засаду, и Антоний в течение дня потерял три тысячи убитыми и пять ранеными. "Вообще можно утверждать, — писал Плутарх, — что ни один из полководцев в те времена не собирал войска крепче, выносливее и моложе. Что же касается глубокого почтения к своему вождю и соединенного с любовью послушания, что касается общей для всех — знатных и незнатных, начальников и рядовых бойцов — привычки ставить благосклонность Антония и его похвалу выше собственного спасения и безопасности, то в этом его люди не уступали и древним римлянам. К тому было много оснований, как уже говорилось раньше: знатное происхождение, сила слова, простота, широкая и щедрая натура, остроумие, легкость в обхождении. А тогда сочувствием к страдающим и отзывчивой готовностью помочь каждому в его нужде он вдохнул в больных и раненых столько бодрости, что впору было поделиться и со здоровыми".

Тем не менее Клеопатра, получив нерадостную новость, поняла: Антоний нуждается в срочной помощи. Угроза полного уничтожения нависла над всей его армией, и причиной тому были не только парфянские стрелы, но и недостаток припасов, болезни и голод. Плутарх так живописует злоключения оголодавшей и замерзшей армии Антония: "Воины искали трав и кореньев, но знакомых почти не находили и, поневоле пробуя незнакомые, натолкнулись на какую-то травку, вызывающую сперва безумие, а затем и смерть. Всякий, кто ел ее, забывал обо всем на свете, терял рассудок и только переворачивал каждый камень, который попадался ему на глаза, словно бы исполняя задачу величайшей важности. Равнина чернела людьми, которые, склоняясь к земле, выкапывали камни и перетаскивали их с места на место. Потом их начинало рвать желчью, и они умирали, потому что единственного противоядия — вина — не осталось ни капли. Римляне погибали без числа, а парфяне все шли за ними следом. И рассказывают, что у Антония неоднократно срывалось с уст: "О, десять тысяч!" — это он дивился Ксенофонту и его товарищам, которые, отступая из Вавилонии, проделали путь еще более долгий, бились с неприятелем, превосходившим их силою во много раз, и, однако, спаслись".

Едва успев немного окрепнуть после родов, Клеопатра собрала достаточно большое войско, чтобы спасти Антония и остатки его армии, и поспешила на выручку супругу. Практичности ей было не занимать, от царицы Египта всегда требовалось умение не только блистать в расшитых золотом парадных облачениях, но и попросту вести хозяйство размером с целую страну. Клеопатра и в мирное время ведала запасением и распределением продовольствия, поставками сбруи, изготовлением оружия, оплатой всего этого добра. Поэтому неудивительно, что именно она смогла оценить истинное положение вещей, понять, что нужно вновь составлять обозы, набирать продовольствие, запасаться всяческим имуществом. Делая все, что было необходимо для спасения и восстановления армии, царица тем не менее ни разу не упрекнула Антония за то, что он ввязался в эту, оказавшуюся столь катастрофичной, войну. "Она не посмела осудить истинно римский замысел Антония, воспротивиться его желанию отомстить за Красса и сравняться с Цезарем, она была не в состоянии сердиться на своего супруга, который к тому же так в ней нуждался". Супруги встретились в городе, который тогда носил название Берута, а ныне известен как хроническая горячая точка по имени Бейрут.

И вот теперь, после всевозможных бурных событий, после лихих похождений в обществе "неподражаемых", начало 35 года до н. э. ознаменовалось новым этапом в отношениях римского автократора Востока и владычицы Египта. "Собственно, тут-то и начинается их супружеская жизнь, — констатировал Пьер Декс. — Они связывают свои судьбы на счастье и несчастье, тридцатичетырехлетняя женщина, мать четверых детей, и сорокавосьмилетний мужчина, неистовый прожигатель жизни, который, впрочем, последние двадцать лет не выпускает из рук меча. Прошло ровно двадцать лет со дня их первой встречи. И он, и она избежали многочисленных опасностей… вскарабкались на вершину славы, познали высочайшие почести, о которых не смели мечтать, когда Марк Антоний командовал конницей Габиния, а Клеопатра была четырнадцатилетней девочкой".

Однако поражение от близких парфян было хоть и весьма печальным, но не шло ни в какое сравнение с опасностью, исходившей от вроде бы далекого, но не в пример более могущественного Рима. Просто первое время Антонию и Клеопатре везло — они полновластно распоряжались на Востоке, а у погрязшего в римских делах, скандалах, разборках и интригах Октавиана не было ни сил, ни времени, чтобы хоть как-то вмешиваться в их затеи.

Но, наведя в Риме относительный порядок, Октавиан обратил свой пристальный взор на Восток, где обретались как минимум два его соперника на роль истинного наследника великого Цезаря. Но поначалу будущий Август ведет себя как добрый друг и соратник — он присылает Антонию из Рима две тысячи отборных конных воинов. А кроме того, шлет деньги, продовольствие, снаряжение и все остальное. Такое вот весомое напоминание легионерам Антония, что они все-таки римские солдаты и метрополия заботится о них. Но все упомянутое кто-то должен доставить в Египет, так кого же назначить главой официальной делегации? И тут Октавиан продемонстрировал изрядное коварство, поручив препроводить к автократору бравых всадников и все к ним прилагающееся своей сестре, той самой Октавии, брошенной римской жене Антония. Видимо, тоже чтоб напомнить о недреманном оке Рима.

Легко догадаться, какую сомнительную радость известие о грядущем визите Октавии доставило Клеопатре. Она и так никогда не смогла бы забыть, как жила в Риме: вроде и царственной гостьей, но одновременно тайной любовницей Цезаря в городе, где все почести полагались его законной жене. А тут ей прямо домой доставляют зримое напоминание о том, что по римским законам она и сейчас никакого законного статуса не имеет… Да еще под видом дружеской помощи!

На предполагавшееся в скором времени появление Октавии Клеопатра отреагировала очень бурно. Об этом много рассказывает Плутарх, уверенный, что царица ломала комедию, донимая Антония постоянными истериками и одновременно окружив автократора нежной заботой и всяческим повышенным вниманием." Впрочем, если учесть, сколь высока была ставка в игре, то в искренность Клеопатры можно поверить, — возражает Плутарху Декс. — Ей надлежит во что бы то ни стало воспрепятствовать сближению Антония и Октавии. И она использует свое женское оружие, может, делает это слишком демонстративно, с дурным вкусом, но не скажешь, что глупо".

Действительно, проигрыш в такой ситуации для нее был слишком опасен. Очень уж хорошо рассчитал свой удар Октавиан, поэтому страх Клеопатры был не лишен оснований. Ведь очевидно, что Антонию предоставлена возможность без унижений и объяснений примириться с Октавией и использовать те возможности, какие давал ему союз с Октавианом. А это, несомненно, было бы в его интересах.