– Филимон Митрофанович, разберитесь тут, а мы пока пойдём с верительными грамотами к наместнику. Бабуля, – я подал руку Яге, спустившейся с крыльца, – Митя, ты тоже с нами. Избушка всё равно в ворота не пролезет.

Мои сотрудники с мрачными физиономиями прошли вперёд, а двое стражников остались стоять один на один с самым скандальным дьяком древнерусской истории, они просто не знали, с кем связались. Мы уже отошли шагов на сто, а сзади всё ещё визгливо дребезжало на манер медного половника в чугунке:

– Ах вы, кровопийцы мздоимствующие! Ах вы, мытыри, креста не носящие! Иуды белобрысые, цезари картофельные, бульбоеды римские, у кого деньгу трудовую отжать порешили? Да я с самим царем на вась-вась чай пью, да у меня вся дума по струночке ходит, да я с вас… А ну, быстро скинулись по двадцать пять копеек, а не то прокляну ныне и присно и во веки веков!

Сама по себе приграничная крепость Брест представляла собой маленький городок изб на десять плюс одна кузница (такая же изба, только побольше и с плоской крышей), терем наместника, базарная площадь, одна церковь и один кабак. Думаю, в базарные дни здесь было очень много народу, даже если и сегодня, во вторник, прилавки ломились от обилия всяческого товара.

Близость к Европе играла здесь двоякую роль: с одной стороны, активный товаропоток и всяческие выгодные пошлины, а с другой – в случае любого военного конфликта именно Брест как пограничная застава принимал на себя первый удар. Жгли их не раз, но город поднимался…

– Ну что, сотрудники, – я поправил фуражку, оглядевшись направо, налево, – предлагаю разделиться. Митя, вот тебе рубль мелочью, запасись провиантом в дорогу. Узнаю, что купил только водку и квашеную капусту, сдам под трибунал как врага народа!

– Обижаете, Никита Иванович, – без малейшей обиды прогудел Митяй, сгрёб деньги в огромную ладонь и исчез в базарной толпе.

– А мы с вами всё-таки навестим местное начальство. Как я понимаю, вот единственный двухэтажный дом и наверняка он принадлежит господину наместнику?

Бабка молча кивнула, цепляя меня под локоть. В тот же момент я вдруг ощутил чужую руку в кармане своего кителя.

– А-а, нет, дядянька, тока ня бей! – взвыл долговязый парень неопределённого возраста, в драной одёжке, когда я на автомате заломил ему кисть. – Мяня нельзя трогать, я больной! Ай-ай, весь больной Нурланка, ня бейте мяня! Я сын татарского хана, у мяня таньга есть! Пусти, дядянька, злой, плохой, обидел Нурланку-у…

– Под юродивого косит, – профессионально определила Яга и, поймав воришку за ухо, грозно предупредила: – Слышь ты, шелупонь пеньковая, вали отсель и уркам местным передай, чтоб нюх не теряли да на опергруппу лукошкинскую борзеть не смели! Сечёшь?

– Сяку, бабушка, понятия имеям, за края не заходям.

Парня словно ветром сдуло, а любопытствующий народ сразу получил новую тему для разговоров. На миг мне показалось, что мы никуда и не уезжали с нашего базара. Простой люд везде одинаковый: и потрепаться любит, и пообсуждать чего бы не следовало…

– Вот уж ня ждали ня гадали, а и сюды добралась мялиция! Не было пячали, черти накачали. Раньше одному начальству гроши платиля, теперь, поди, и в отдяление десятину нясти заставят. Хотя ежели б через бабку, то, может, и сговоримся… она ничё так… симпотная-а…

– А участковый вполне сябе так, молодёхонек, в очах огонь гречаский неугасимый светится. И сзаду булки явойные играють шибко завлякательно… Ой, бабы, держитя мяня, дуру, семеро-о!

– Скока можно из трудовова народу кровушку пить?! Кому ня лень на хрябте нашем рабочем ездят! Кудыть податца честному контрабандисьту?! Уж коли так пойдёть, то хоть у заграницу воровать переязжай. Там-то, поди, свояво ворья мало, от я б и тр… труды… трудоустритр… тр-тр-трыдаустроилси! Тьфу, пора-а завязывать с боярышниковой опохмелкою!

Мы с Бабой-ягой шли спокойно, гордо, с достоинством, делая вид, что ничего не слышим, а то, чего случайно и услышали, никаким боком нас не касается. Давно проверено: начинаешь отвечать, отгавкиваться, объяснять, вступать в дискуссию – и всё, ты пропал, любое уважение к мундиру сразу исчезает, тебя пытаются хлопать по плечу и называть уменьшительно-ласкательным именем.

Пусть уж лучше по должности, без фамильярностей, переживём как-нибудь.

В отличие от прочих изб дом наместника был обнесён крепким забором, за воротами лаяли сторожевые собаки.

– Ишь ты, орех в орешке, – хмыкнула бабка, поднимая клюку, чтоб постучать по воротам.

Однако они и сами распахнулись в тот же миг. Молодой парень с высокомерным лицом слегка поклонился нам, пробурчав себе под нос нечто вроде: «Господин вас ожидать изволить». Два здоровенных кудлатых волкодава рванулись было с цепей, но притихли мигом, стоило нашей домохозяйке показать им левый клык через губу.

– А ты, добрый молодец, почаще улыбайся, глядишь, люди к тебе потянутся.

– От тябя ня спросил, карга старая, – в сторону ответил он.

Я было вспыхнул, но Яга успокаивающе погладила меня по руке.

– Идём, Никитушка, зазря времени тратить не станем.

– Хамить работникам милиции не благословляется, – упираясь, вспомнил я слова отца Кондрата, но бабка упреждающе покачала головой – не сейчас.

Нас сопроводили на высокое крыльцо, оттуда через сени в большую комнату, где за обильно накрытым столом сидел хозяин дома.

– Доставляны, батюшка! – доложился парень.

Бабуля вдруг резко обернулась и, слегка ткнув его пальцем в бок, сказала:

– Ты бы хоть раз улыбнулся, мальчонка. А то уж слишком надут, не лопнул бы…

Парень прыснул со смеху и вышел, гогоча, как полный псих. Мы же развернулись лицом к наместнику Брестской крепости. Навстречу нам поднялся из-за стола невысокий мужик, хорошо одетый, среднего телосложения, с длинными усами, прогрессирующей лысиной и властным взглядом.

– Наслышан о вас, гости дорогия! И о тябе, сыскной воявода, и о тябе, бабушка Яга экспертизная. За каким делом вас до наших краёв сослали?

– Вот же деревенщина неотёсанная, – рявкнула моя домохозяйка, прежде чем я успел её остановить. – Ты сперва напои, накорми, в баньке выпари, а уж потом и спрашивай!

Вопреки моим опасениям наместник рассмеялся и низко поклонился Яге.

– Слышал про вас всякоя, так вижу, што вам и впрямь паляц-то в рот не клади. Милости прошу со мною прясесть, угощениями не погнушаться, а уж коли я милиции лукошкянской чем помочь смогу, так то со всем моим стараняем!

В общем, должен признать, что дядька оказался не таким уж занудой и тираном, как можно было подумать. Нет, с первого взгляда ясно, что власть он держит крепко, что контрабанда тут цветёт буйным цветом, уровень криминала зашкаливает, но находится всё под государственным контролем.

Если в первое время службы в Лукошкине я чётко делил мир на чёрное и белое, то теперь научился выделять и кучу оттенков серо-буро-малинового. Если этот наместник вор (а какой наместник не вор?!), то хорошо уже, что он так же строго блюдёт интересы города и страны.