шум? Я тебя выслушать хочу.

Сашка усмехнулась горько и продолжила неотрывно смотреть в окно.

— До сих пор не хотел, так с чего бы вдруг. Не зря, видно, вы с отцом моим договорились. Ты точно как он.

Ну и в каком месте это плохо?

— Твой отец — хороший надежный мужик. Да, жестковат и крут на поворотах, но он жив не будет, а своих и свое защитит и горло всем перегрызет. Если я как он, то будем считать, что ты мне польстила.

— Не будем, Коля, — качнула головой она. — Надежный, говоришь? Защитит? А еще все за тебя решит, потому что знает, как мне лучше. Возражений просто не слышит. Сиди и молчи, пока не спросят. Делай, как я сказал. Общайся с кем позволено. И да, давай, дочь, поговорим, только слушать я тебя не буду, мне так, просто тишину разбавить пустой бабской трескотней. Я отца люблю, Коль, но для жизни себе выбрала другого человека. Я не домашний ценный любимец, что бы со мной всегда вот так, понимаешь?

А вот лишних напоминаний о твоем официальном, сука, пока статусе мне не надо. Оно и так в башке гвоздем соткой сидит.

— А я с тобой, выходит, как со зверюшкой, что ли?

— А разве нет? Слова не говоря, в клинику сдал-забрал, это решу, за тем прослежу, сюда повезу, туда не пущу. Сам решу, с кем видеться, а с кем нет.

— Потому что я лучше знаю, что и как сейчас тебе нужно.

— Ага, вот и я о том же. Смысл разговаривать при такой твоей изначальной позиции.

— Хм… — Вот, бля, все же пусть бы лучше дулась и молчала до дома. Там выкупал бы, оттрахал до полной мягкости, а потом разговоры. Или хер на них. — Но раз уж мы начали, сделай милость, растолкуй мне, дубине стоеросовой и неотесанной, почему моя эта самая позиция неверна в нашей конкретной нынешней ситуации? Что бы ты оценила больше? Бесконечную трепотню с моей стороны с объяснениями каждого следующего моего действия, на которые бы ты обязательно нашла кучу возражений. И мы бы погрязли в спорах-уговорах, вместо того чтобы ты могла чуток спокойно подлечиться, а я порешать некие необходимые моменты. Или что, мне вообще следовало бы подвезти тебя до города, сказать: «Ну все, было круто поебаться, еще захочешь — вот тебе номерочек, и на этом досвидос. Топай к мужу и решай все заморочки сама»? Так, Сашка? Это было бы типа правильнее в твоих глазах? Тогда бы я не вел себя как деспот и мудак, не обращался с тобой, как, бля, с питомцем? Знаешь, кто так себя ведет с женщиной, Сашк? Тот, кому глубочайше насрать на нее. А это ни хера не наш случай. Не мой уж точно. Да и не твой, и не пытайся меня убедить в обратном.

Фу-у-ух, давно я речей таких длинных не толкал. Аж употел.

— Ладно, ты прав, — ответила она и опять отвернулась.

Ну вот и что это, сука, за хуйня? Она типа сдалась, правоту мою признала, но у меня такое чувство, будто я сам себе нагадил. Словно она вдруг стала сухим мелким песком, который запросто ускользает сквозь мои корявые грубые пальцы.

В груди заныло, да так и не отпустило, пока не загреб Сашку снова на руки и не понес в подъезд. А она и по сторонам не смотрела, будто пофиг ей, куда и зачем. Зато через порог вышло вроде как символично. А вот в квартире я скривился. У меня же тут… последствия гребаной страдальческой стихии. Я же все, к чему Анька руки свои приложила, из дома повышвыривал. Включая шторы на окнах, постельное белье, даже сраные полотенца. Одно свое старье оставил. А вот мусор с бутылками как раз выносить не заморачивался особо. Как и посуду, ту что не побил, мыть. Свин ты, Колян. И пахнет как в свинарнике. Так, что даже равнодушие Сашкино запашок разогнал.

— Так, давай ты сразу в ванную, Сашка, — торопливо стал я ее запихивать в санузел, не давая как следует осмотреться и нанюхаться. А то еще точно вывернет ее.

На полу тут высилась гора моего ношеного шмотья и запинывать его куда-то было откровенно поздно. Бля, а я все эти недели ходил реально как зомби без мозгов. Даже не замечал ни этого тотального бардака, ни вонищи. А вот теперь позорище. Было бы по чему страдать. По кому. Нытик гадский.

— Давай, мыться, греться, — неловко начал я сдирать с Сашки свои же шмотки.

— У тебя ремонт или переезд? — Она мне не мешала оголять себя.

Надо же, как она деликатно решила вызнать, чего квартиру в свалку превратил. Я жизнь свою чуть в нее же не превратил. Как же вовремя ты мне на голову тупую свалилась, моя девочка-солнце.

— Ремонт, ага. — В башке. Он же и временный переезд был. Мозгов. В жопу.

Как только Сашка оказалась без одежды, я опять подзавис, практически обреченно констатируя, что неумолимо завожусь. Дико, бесконтрольно. Все равно, как упасть в беснующийся поток, а потом хоть сколько руками колоти, а против стихии не попрешь. Несмотря на ее болезненную худобу, ссадины, синяки, часть из которых и моя «заслуга»: моих лап грубых и рта ненасытного. Прекрасно осознавая разумом, что она измождена, физически и морально, обижена на меня, хоть и не подает виду, что в принципе совесть надо иметь, ведь вот, еще и часа не прошло с последнего раза…

Короче, срать на все моему тупому члену. И не только ему. Ведь хотел я Сашку не только на этом, самом примитивном, животном, уровне. Меня в нее всем нутром тянуло. Хотел — это неправильное слово. Нельзя применить хотел-не-хотел к необходимости дышать. Это даже не про секс. Не только про него однозначно.

— Давай, залезай, — крутанул я краны над ванной. — Только не засыпай.

Подтолкнул ее, положив ладонь на обнаженную поясницу, и самого аж шатнуло к ней. Рука к ее коже как приклеилась намертво, во рту высохло, как с жесткого бодунища, в голове звон, в позвоночнике адски раскаленный штырь из гнущего его металла.

О-той-ди, скотина!

Оторвал лапу от ее кожи, чувство — будто ее себе отрубил. Больно прям. Реально. Помотал башкой, вытряхивая из нее сплошную красную пелену похоти, и вывалился спиной вперед из ванной. Дверь захлопнул, да так еще и стоял какое-то время, лупая зенками невидяще, перед которыми только она. Моя Сашка. Голая. Да сколько тебе лет, Колян? Пятнадцать? Голую бабу увидел и разок