Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Четыре тысячи, я дам за него четыре тысячи. Цвета на этой модели не очень…
— Да плевать мне на цвета, мы договаривались на пять, так что будь любезен, давай пять.
С улицы слышен гудок такси, похоже, шофер теряет терпение.
— О'кей, дай-ка денег, поговорим, когда вернусь.
Медвежонок, переваливаясь, идет через прихожую.
Кто-то отодрал дверной косяк, видны голые кирпичи. Явно не без умысла, даже без косяка ему трудно протиснуться. Мы идем за ним. Гостиная маленькая, стены светло-желтые. Воздух затхлый, пахнет потом. Он обходит кафельный столик, опирается на подлокотник старого дивана, обтянутого черной кожей. Медленно наклоняется вперед и пытается вытащить что-то из-под диванной подушки. Я отступаю на пару шагов, так, что оказываюсь в дверном проеме, Мартин стоит между мной и толстяком. Не могу сказать, что нервничаю: что бы он там ни пытался выудить, это происходит как в замедленной съемке. Он отдувается, отодвигает потную прядь со лба. Затем сдается и садится. Диван под ним прогибается, он проваливается вниз. Затем наклоняется и шарит между ног, пока не находит под подушкой пачку денег.
Мартин берет у него из руки пару купюр и убегает.
Медвежонок виновато смотрит на меня с дивана, пытается изобразить подобие улыбки. Непросто это, привести в движение такое количество жира. Он кладет пачку денег перед собой на столик.
— Хочешь пива? Есть холодненькое.
Я качаю головой, избегаю на него смотреть. На стене висит полка, на которой стоит его фотография в солдатской форме. Я беру ее в руки, рамка из темного дерева покрыта тонким слоем жирной пыли. На фотографии он улыбается, у него короткие волосы и на макушке — зеленый берет. Очень крепкий солдат, с большими щеками-яблоками, но совсем не такой жирный, как теперь.
— Там еще чипсы есть, если…
Краем глаза я вижу, как он царапает засохшее пятно на колене.
Мартин шумно захлопывает за собой дверь, врывается в гостиную. Я борюсь с подступающей тошнотой, тяжелый запах псины, хотя не думаю, что у него есть собака. Такое чувство, что квартира стала меньше. Мартин орет, аж слюна изо рта брызжет:
— Послушай, жирный дурак, мы договорились на пять тысяч, так что о четырех даже не заикайся.
— Я думал, это другая модель, такую я вообще-то не хочу…
Мартин уже стоит рядом с ним, хватает его за одну из жировых складок, сжимает.
— Мы договорились, ты не смеешь…
— У меня больше нет, честно. У меня правда больше нет, если заглянешь в другой раз, тогда…
— У нас уговор, уговор дороже денег. Да я тебя насквозь проткну, черт возьми!
Как грустно он выглядит на этом диване, нижняя губа дрожит, по-моему, он сейчас заплачет.
— Если бы у меня было больше денег…
Помещение совершенно определенно стало меньше.
О боже, мы потеряли метр, может, полтора. Я знаю, в этой убогой квартирке все те же тридцать квадратов, что были всегда. Но чем это может мне помочь, если комната становится меньше. О боже, еще метра нет, скоро я окажусь так близко к мужику на диване, что почувствую вкус пота между складок на его животе, и эту постоянную влажность между его гигантскими ягодицами, и капли пота, медленно сбегающие по волосам подмышек. О боже, еще метр. Я хватаю Мартина за руку, одни кости.
— Господи, Мартин, пусть будет четыре.
Мартин отступает на два шага, с шумом втягивает воздух носом. Это не вопрос денег, речь идет исключительно о маленьких пакетиках с порошком. При хорошем раскладе ему, может быть, удастся взять еще одну дозу на последние причитающиеся ему пять сотен. Его кулаки по-прежнему сжаты.
— Господи, да нет у него денег.
Я произношу это как можно спокойнее, хотя стены медленно продолжают сдвигаться.
Жиртрест благодарно смотрит с дивана. Большое трясущееся лицо с каплей пота, свисающей с кончика носа. И я почти уверен, что, когда она упадет, я почувствую вкус соли.
— Это правда… У меня правда больше нет.
Мартин смотрит на меня, разжимает кулаки.
— Хорошо. Хорошо, пусть будет четыре, но тогда жирдяйчик платит за такси.
Жирдяйчик пересчитывает деньги на кафельном столике. Досчитывает до четырех тысяч, сидит и держит лишние пятьдесят крон, пока Мартин не берет их у него из рук.
— Но вы его подключите. Хочу посмотреть, в порядке ли цвета.
Может, они не в порядке. Особенно после того, как его везли в машине. Транспортировали.
Мартин пересчитывает деньги.
— Это тебе не какой-нибудь вонючий «L'easy».
— Я хочу посмотреть, в порядке ли цвета.
— Так подключи его сам.
Жирдяйчик смотрит в пол, а может, на живот:
— Я не могу.
Прочь. Я набираю полную грудь воздуха и засовываю в рот еще одну таблетку. Мы делим деньги, я отдаю Мартину последний полтинник.
— Хочешь зайти, познакомиться с моим пацаном?
Мартин широко улыбается, у него все еще героин в крови — а теперь еще и деньги на кармане.
— Ко мне нечасто приходят гости. Я не желаю, чтобы у меня торчали джанки. Знаю, что ты скажешь: посмотри на себя. Но джанки болтают много лишнего. Говорят только о наркоте. Где взяли, у кого хороший товар, у кого вообще есть товар. Сколько стоит, как денег достать. Я хочу, чтобы он видел: у папы есть нормальные друзья.
Все равно уже поздно куда-либо ехать, а домой пока возвращаться не хочется, не уверен, что я буду там один. Мартин живет недалеко отсюда. Пять минут пешкодралом, еще один низкий жилой корпус на Северо-Западе, на границе с районом Биспебьёрг.
Еще за закрытой дверью мы слышим шум телевизора.
Мальчик сидит на краю дивана и пялится в телик, там дерутся собака в костюме супергероя и крокодил с черной палкой и сигарой. Миловидный мальчик со светлыми жирными волосами и беспокойными глазами. На журнальном столике перед ним лежит пакет с булками, пара штук вынуты, на них видны следы зубов. Штора задернута, телевизор — единственное, что освещает комнату. Мебель дешевая, когда-то, может, и была красивой, но теперь попросту износилась. Мальчик не слышал, как мы пришли, он поднимает глаза, только когда мы входим в комнату. Подбегает, обнимает отца, цепляется за его ноги. Мартин гладит сына по голове:
— Поздоровайся с папиным другом.
Он прячется за ноги Мартина, испытующе на меня смотрит.
— Это мой друг Янус, он хороший.
Я улыбаюсь, стараясь выглядеть дружелюбно:
— Приветик.
Я не умею общаться с детьми, никогда с ними не сталкивался.
Мартин берет его на руки. Он утыкается отцу в плечо.
— Ты голоден, малыш?