– Ты намеренно проводил Лысу Гору по-русски, отец?

– Допустим.

И допускать нечего. Мину проверяли на вшивость. А на тот случай, если «лунным жуком» окажется именно она, ей сдали еле живого Карла, предварительно вдоволь повосхищавшись его несуществующей силой, и какого-то красного Вальдемара, наверняка настолько же бесполезного, а ещё устроили цирк с бизонами в Альберте… Но Мина светлая! А кто сказал, что Демона должна призывать тёмная? Может, для возрождения утерянного рода достаточно любой женщины. Чёрт!

Он отматывал время назад и не мог понять, где было тонко настолько, чтобы порваться. Мыслеформ не самый безгрешный способ передачи информации, но Лент рассматривал его в совокупности со своим врождённым даром. Мина всегда говорила правду. И имя своё ему сказала, и про Филиппины… А про возраст он её не спрашивал. Неужели ей скоро пятьдесят? Анна, к слову, к пятидесяти выглядела немногим старше. Допустим, Анну поддерживала Алевтина. Но и Мина была не одна, у неё тоже была подмога – Додо! Кстати, о Додо… Если в Париже шалила не она, то почему сбежала? Он прокрутил в уме историю с её исчезновением и не нашёл подвоха. Мина говорила правду. Подруга была, и она пропала.

– Предвижу вопрос, сын. Додо мы не нашли. Номер с программы снят. Копий документов девицы в отделе кадров «Лидо» не оказалось. Ищем. Может, ты подключишься? Ты был хорошей ищейкой.

Он был. И он подключится. Хотя и не хочет, потому что страшится того, что может оказаться на том конце запутанной нити, когда он её распутает. Которую Мину он там найдёт? «Лунного жука», напустившего на Париж толпы нечисти в попытке заманить в ловушку ведьмака? Или тщетно пытающуюся стать ведьмой светлую, неспособную обидеть и мухи? Мечтающую, как Анна, о чуде возраста силы…

И снова Анна. Возраст – возрастом, но что делать с датой? Если сказки отца имеют под собой основу, и добровольно отданная жизнь перемещает душу в новое тело, то… То что? Чёрт побери! Что обозначают эти переселения душ, в которые он отродясь не верил?! Зачем Анне отдавать свою жизнь для того, чтобы на Филиппинах родилась какая-то американская девчонка?! Глупости всё это. Совпадение.

– Что она сказала, Савила?! Мне нужно знать прямо сейчас. Я прошу тебя…

– Ты посинел за время разговора с отцом и успокоился. Мне было совсем нетрудно увидеть. Она сказала: «Любовь – это всегда выбор, как и жизнь. Я выбираю твою».

И снова выбор. Лент устал от непонятного. Пожалуй, не стоило затевать этого сеанса. Он, что же, надеялся, дурак, что вот так, глазами Савилы, ещё раз переживёт прошлое? Ничего не пережил, только позавидовал ведьме – в его воспоминаниях она увидела её. Но Анны больше нет, а он есть. Есть Демон, есть Мина, есть заклинания, которые он должен выучить, есть пламя, которое он надеется со временем подчинить. И никакой мистики.

На католическое Рождество и новогодние праздники работы не предвиделось, так сказал отец. Ленту это подходило. Пока Любочка сворачивала бизнес, они с Савилой занимались ворожбой. Ещё к концу октября он подпалил скатерть Алевтины, и даже не попытался этого скрыть. Напротив, радовался, как ребёнок.

А в ноябре Савила взяла его с собой «на вызов». Вызовом был тот самый низший демон Любочки, и та «ну просто очень» этого ждала. Несмотря на то, что Лент выдал ей весьма достойные «подъёмные», ходить по магазинам за всякими мелочами ей порядком надоело. Дом есть дом, с полтергейстом или без, но нажитого годами за две недели не купишь. К тому же, Любочка переживала о любимом креме для рук, как бы демон не выдавил его из тюбика.

– Не смешите, Любочка, – отвечал на её вздохи Лент, – вы здесь, а значит и он за Чертой. У низших демонов всего по одному аркану на точку перехода, аркан на вас, а точка перехода в вашей квартире. Пока вы не совместитесь, или не окажетесь хотя бы в непосредственной близости, бояться вам нечего.

Но Любочка переживала и очень обрадовалась, когда время наконец пришло.

Жила она в Ростокино – милый зелёный райончик. В гостях у неё Лент не бывал, но Москву знал не хуже таксиста, намотался по работе. Это место он тоже помнил неплохо, там раньше была мебельная фабрика и общежития ВГИКа. Правда, давно. Просто у Лента память длинная. Ни того ни другого больше нет. Сначала на месте старых общаг взметнулись в небо три зубастые высотки, а потом на месте фабрики вырос жилой монстр, загораживая небо своими шестьюдесятью этажами даже птицам.

Выехали, как стемнело. В «Мазде» молчали – нужно, всё же, уточнить у Алевтины… Правда, по приезду тоже не особо разговорились.

Дверь в Любочкину парадную смотрела на них стёртым кодовым замком, где цифры можно отжать только по памяти, ну, или открыть магнитным ключом. А ещё там, перед пятиэтажкой, был кот, рыжий и пушистый, уютно свернувшийся на выступе под низким фонарём. Снег вокруг кота аккуратно подтаял ровным кругом – то ли кот был горячим, то ли фонарь.

Само собой Савила пройти мимо такой красоты не смогла, Лент знал, как она любила котов, даже держала в своё время несколько. Говорила, что ведьмам это к лицу. Со временем заводить перестала, всё по той же причине – устала хоронить.

Протянув руку в перчатке к рыжей спине, она уверенно погладила пушистый калачик вдоль хребта. Кот приподнял голову, изучил её сквозь сонные щёлки и убрал голову обратно, пряча ещё глубже.

– Молодой, – хмыкнула Савила и зажмурилась от удовольствия. – Сильный.

Ленту, если честно, хотелось поскорее нырнуть в подъезд, он поленился застегнуть дублёнку и начинал подмерзать, но Савила встала напротив кота, как вкопанная: – Дождёшься меня? Я скоро.

В подъезде гулял сквозняк – первый же лестничный пролёт скалился отсутствием оконных стекол. К четвёртому этажу стало теплее – вероятно, забег вверх по лестнице согрел, и повеселевший Лент оглянулся на замешкавшуюся Любочку: «Выше?». В ответ у Любочки задёргался глаз. Приехали. То есть пришли. Вот она, эта дверь. Номер шестнадцать.

– Ничего не бойся, – скомандовала Савила, – если за двадцать лет он тебя не угробил, то за один вечер точно ничего не сделает. К тому же, ты с гостями, и с любопытными.

Ключ повернулся, замок открылся, а Любочка так и стояла, не решаясь толкнуть дверь. Пришлось Ленту. «Выключатель справа» – пискнула хозяйка. Он прошёл вперёд, пересёк прихожую и обернутся – Любочка медленно расстёгивала новое пальто. Торжественно и с высоко поднятой головой. Лент невольно засмотрелся. Какая стать! И гордый упрямый взгляд, как на забытых коммунистических плакатах про пятилетку: «Даёшь!». Причём, не важно что даёшь. Выражение лица такое, что всё получишь. Надо же! Домой, как на войну! Он крякнул.

В рожковой люстре под потолком гостиной медленно разгорались низковольтные лампы, освещая невиданного размера библиотеку: во всю длину стены, вместо традиционной «стенки», с пола до потолка тянулись полки. Книжки, книжки и снова книжки. Торцами и стопочками, красные и синие, теснённые золотом, и самые простые. Из гостиной – дверь в спальню, открытая, и отсюда прекрасно видно, что и там, в спальне, книжные полки простираются с пола до потолка.