Таблица 19.1

Какие из этих групп лозунгов наиболее близки лично вам?

Без затруднившихся с ответом.

Кросс-табулярное сопоставление ответов респондентов свидетельствует, что идеологические предпочтения населения России достаточно аморфны и диффузны, поскольку значительная часть респондентов готова сочетать разные установки, не видя в этом для себя большой проблемы или противоречия. Так, например, каждый третий «русский националист» считает себя сторонником Путина и одновременно готов поддержать постсоветскую популистскую риторику «народовластия», передела собственности и некоторые другие лозунги коммунистов-зюгановцев, но также – хотя и в несколько в меньшей степени – «европейский выбор» России (табл. 18.1–20.1).

Таблица 20.1

К колонне с какими лозунгами вы бы присоединились на демонстрации или митинге?

Без затруднившихся с ответом.

Степень готовности к «мобилизации» или степень консолидации различается у респондентов с разными идеологическими позициями. Более сильной мотивацией характеризуются русские националисты (у них самотождественность / готовность открыто демонстрировать свои взгляды, выйти на площадь охватывает 53 % всех тех, кто разделяет такие убеждения) и просоветские популисты (сторонники прямого народовластия, «Советов», «советской демократии» – 57 %). Либеральные взгляды не только кажутся менее распространенными, но и более слабыми в смысле интенсивности выражения (лишь 39 % этой и так весьма малочисленной фракции прозападно настроенных либералов готовы выйти с лозунгами). Такой показатель может служить косвенным признаком аморфности этой среды, отсутствия выраженного фокуса и значимости такой структуры идентичности (расплывчатости не только позитивного условия, но и негативного фактора идентичности, например четко выраженного образа врага).

Таблица 21.1

Социально-демографические характеристики респондентов, которые определились со своей идентичностью / присоединились к другим близкими лозунгами:

(Русские) националисты отличаются полярностью характеристик (к ним тяготеют как самые необразованные и бедные, так и самые образованные и обеспеченные респонденты, жители Москвы и больших городов, рабочие и безработные, самые молодые и сорокалетние), но готовность «действовать» (в данном контексте – открыто присоединиться к виртуальной колонне с этим лозунгами) меняет характеристики их ядра. Здесь более твердыми в своих убеждениях оказываются рабочие, служащие и безработные, жители Москвы, заметно больше здесь и обеспеченных респондентов.

Путинисты: этот массив составляют преимущественно женщины (их почти в полтора раза больше, чем мужчин – 20 и 12 %), а также бедные пожилые люди, скорее даже со средним специальным образованием, с умеренным достатком, жители больших городов. Чаще готовы выйти на демонстрацию в поддержку Путина главным образом жители больших городов, особенно – силовики. Но, в принципе, в этой категории опрошенных заметно резкое снижение готовности к каким-то действиям, включая даже выражение солидарности с властью, все социальные экспликации смазаны.

Либералы – самые успешные и адаптированные к изменениям респонденты, относительно молодые (но не самые молодые), обеспеченные, успешные предприниматели, руководители, чаще – москвичи.

«Коммунисты» (просоветский популизм) – преимущественно люди старших возрастов (63 % из них старше 55 лет и еще четверть из них – 40–50-летние люди), малообеспеченные, пенсионеры.

Негативный горизонт. Отсутствие выраженных идеологических или политических позиций обусловлено глубокой фрустрацией, вызванной институциональными изменениями в постсоветское время, разочарованием в результатах реформ, проводившихся в конце советского правления и после краха СССР, что можно интерпретировать как следствие неадекватных и завышенных ожиданий от смены политической системы. Однако сама по себе стертость идеологических или политических установок не есть «естественное» положение вещей, это результат неразвитости социальной структуры российского общества или, точнее, наследие советского времени – подавление социально-структурной и функциональной дифференциации, характерной для позднего тоталитаризма (брежневского застоя, политики достижения «социальной однородности» социалистического общества).

В том, что господство коммунистического режима принесло нашей стране и народу «больше хорошего, чем плохого», уверены 43 %, «больше плохого» – только 15 %, остальные не могут сказать что-либо вразумительное[50].Такое снижение негативных оценок советского прошлого обусловлено не только путинской пропагандой; это свидетельство моральной несостоятельности российского общества, неспособного рационализировать свое прошлое, в том числе дать этическую оценку как преступлениям государства против своих граждан, так и граждан, поддерживающих или участвующих в этих преступлениях. Именно это обстоятельство – дефицит моральной ясности или собственно аморализм общества – определяет стерильность идеологии и отсутствие других механизмов консолидации, кроме негативной, чаще всего и эксплуатируемой властями для обеспечения сохранения системы господства.