— Диадема сделана из золота, бриллианты чистейшей воды. Работа скорее всего восемнадцатого века. О цене даже не скажу. Но денег от ее продажи Митрофанову хватит на то, чтобы всю оставшуюся жизнь не выходить из запоя.

— Скажешь, тоже, — обиделся невесть на что Иван.

— Ты мне лучше объясни, друг ситный, куда дел похищенную карету? — продолжал наседать на растерявшегося аборигена Кравчинский.

— Да что ты ко мне привязался с этой каретой, — отбивался Митрофанов. — Какие в наших краях могут быть кареты? Телега — еще куда ни шло.

— А телегу у Кузиных, значит, ты украл? — насторожился детектив.

— Ничего я не крал. Телегу у Кузиных Костя Кривцов позаимствовал. Правда, без спроса. Но он ведь вернул эту телегу. Справил дело и вернул. А эти жлобы подняли хай на все село.

— Знает этот жук, где находится карета, — продолжал наседать Кравчинский. — По глазам вижу, что знает.

— Далась тебе эта карета! — с досадой воскликнул детектив.

— Так ведь эта диадема была в волосах у императрицы, — пояснил Аполлон. — Видимо, она ее обронила, а этот разбойник с большой дороги подобрал. А как, по-твоему, еще диадема восемнадцатого века могла оказаться в землянке?

Ярослав вынужден был признать, что логика в рассуждениях поэта есть, и обратить свои взоры на мирного поселянина, который в свете открывшихся фактов выглядел все менее мирным и добропорядочным. Митрофанов, надо отдать ему должное, быстро разобрался в ситуации и из обороны перешел в наступление:

— Так, может, вы эту самую бабу-артистку пришили, а фитюльку в мою землянку подбросили, дабы оклеветать честного человека и навести тень на плетень.

— Ну ты фрукт! — возмутился Кравчинский. — Допрыгаешься ты у меня, Митрофанов, сдам в ОГПУ как последнюю контру, утаившую от Советской власти несметные сокровища.

— Какое там сейчас ОГПУ! — глумливо ухмыльнулся Ванька. — Слезы.

Кузнецову намерение поэта сдать бедного крестьянина в ОГПУ показалось актом антигуманным и плохо согласующимся с либеральными убеждениями Аполлона Кравчинского. Тем более что никаких прямых улик против Митрофанова не было, а драгоценную вещь в землянке мог оставить просто прохожий.

— Где ты видел прохожих с бриллиантами в кармане? — пожал плечами Кравчинский. — И при чем тут, скажи, мои либеральные убеждения? Это же натуральный разбойник. Можно даже сказать — душегуб.

Митрофанов на «душегуба» обиделся и вознамерился пощупать скандальному поэту область лица, детективу с трудом удалось разнять расходившихся не на шутку крестьянина и интеллигента. Надо признать, что претензии Аполлона к Ивану имели под собой довольно серьезные основания, но, с другой стороны, Митрофанов мог и не знать о своих ночных похождениях, если эти похождения действительно имели место. Последнее предположение детектива хоть и было по стилю весьма замысловатым, но поэт уловил его суть и вынужден был признать, что оно не лишено оснований. Когда вокруг тебя происходит черт знает что, реальностью могут оказаться самые на первый взгляд фантастические гипотезы. После непродолжительных препирательств друзья решили разделиться. Ярославу пришло в голову, что Кравчинский имеет шанс выбраться из ловушки в одиночку. В конце концов, Аполлон к разворачивающимся здесь историям не имеет никакого отношения, в отличие от Кузнецова и Ходулина, сразу же ставших персонажами написанного каким-то безумцем романа. Нельзя сказать, что поэт с большой охотой принял предложение детектива, однако он не мог не понимать, что это шанс, и шанс, возможно, единственный.

— А что я скажу компетентным органам? — засомневался Аполлоша. — Меня же на смех поднимут или, чего доброго, отправят в психушку.

— Скажи им, что нас похитили неизвестные, — посоветовал Ярослав. — Мафия, одним словом. Которая устроила себе прибежище в бывшем графском дворце.

— Ладно, — вздохнул Кравчинский, с трудом взбираясь на вороного. — Что-нибудь придумаю. Ну, не поминайте лихом, мужики.

После столь бодрого прощального слова можно было ожидать, что Аполлоша помчится галопом, но, увы, наезднические навыки поэта были не того уровня, чтобы без особой нужды горячить коня. Ярослав очень надеялся, что Кравчинский из седла не выпадет и часика через два доберется до своей распрекрасной «Лады».

— Ты о кладе, спрятанном старым графом, ничего не слышал? — спросил у Митрофанова Ярослав.

Ванька, неодобрительным взглядом провожающий удаляющегося неспешным аллюром поэта, резко обернулся и вперил в детектива насмешливые синие глаза:

— И вас, значит, проняло. Так бы сразу и сказали. А то начали ерунду всякую городить: самогонный аппарат, телега. Карету еще какую-то этот придурок приплел. На графском кладе, брат, уже не один десяток человек в округе шизанулся. Девяносто лет уже ищут. Еще дед мой искал его. Потом отец. Я тоже мальчишкой увлекся было, да рукой махнул. Только время терять. А сперва ведь и до смертоубийств доходило. Мне дед рассказывал, что не то в конце годов двадцатых, не то в начале тридцатых здесь прямо-таки война шла вокруг графского дворца. А сейчас кроме Кости Кривцова никто, почитай, клад уже не ищет. У Кривцова-то шиза семейная. Его дед ушел как-то на графские развалины, да так его с тех пор больше никто не видел.

— Давно это было?

— Да лет семьдесят тому назад, как не более.

— Может, просто от жены сбежал?

— Особой причины для бегства у него не было, а там кто его знает — чужая душа потемки. По деревне слух пошел, что это его призрак уволок. Но слухи они и есть слухи, их к делу не подошьешь,

— Сдается мне, Иван, что диадема из этого самого графского клада. Знать бы еще, кто ее нашел и в твою землянку подбросил.

Митрофанов от удивления даже присвистнул:

— Вон оно как! А я смотрю, что это Костя по деревне сам не свой ходит. Предлагаю вчера ему выпить, а он, шельмец, нос воротит. Докопался, значит! Ну, он теперь от меня так просто не отвертится. Тут ведь литром водки не обойдешься.

Пока Митрофанов переживал удачу односельчанина в деле, казавшемся всем абсолютно безнадежным, Ярослав сопоставлял факты. Конечно, вполне мог этот шизанутый Кривцов откопать спрятанный когда-то в годы революции старым графом клад, но какое отношение все это имеет к развернувшимся вокруг совершенно фантастическим историям? Кому и зачем вдруг понадобилось реанимировать события, происходившие, оказывается, если верить тому же Ивану, в этих местах много лет тому назад?

— О! — воскликнул удивленно Митрофанов. — Откуда эта старая рухлядь взялась на наших дорогах?

Ярослав, разумеется, с первого же взгляда узнал автомобиль доблестных сотрудников ОГПУ, на бежать уже было поздно. Впрочем, как тут же выяснилось, и не от кого, ибо за рулем черного рыдвана сидел фон Дорн, он же Терентий Филиппович Доренко, приветливо машущий рукой недавнему арестанту.

— Бери коня и дуй отсюда, — посоветовал Ивану Кузнецов, — пока тебя органы не замели.