Назад, на улицу не побежишь – Штык с парнем дорогуперегородили. Справа высокий забор. Слева несется поезд. Оставалось одно –бежать вдоль путей. Только пуля-то все равно догонит, она не вчетверо, а в стораз быстрее.

Не побежал Серега, на это ума хватило. Попятился, не сводяглаз с пистолета.

И опять в самый момент выстрела скакнул в сторону. И ещераз. И еще.

Бах! Бах! Бах!

– Вот сука вертлявая! – выругался московский, выставил рукус волыной вперед и побежал прямо на Дронова.

Тот развернулся и дернул вдоль железки, что было мочи,стараясь двигаться не по прямой, а зигзагами.

Товарняк уже пронесся, и до переезда с автоматическимшлагбаумом оставалось всего ничего. Там машины ходят, фонари горят – добежатьбы только.

Теперь жахнуло громко, и пуля просвистела у самой шеи.

Серега с перепугу зажмурился – и не заметил под ногойкамень. С разбегу, с размаху зарылся мордой в землю, чуть через голову неперелетел. Больно!

Хотел подняться, а правая нога не держит! Подвернул. А может,вообще сломал.

Недалеко оторвался он от погони, метров на тридцать. Если бнога не подвела, удрал бы, а так всё, кранты.

Московский неторопливо трусил к нему по дорожке, на ходуменяя обойму. Штык поспевал сзади.

Вдруг кто-то громко крикнул:

– Эээй, ребяаатааа! Чтооо это у вааас тууут творииитсяаа?

На переезде, по ту сторону железки, стоял мужик, то естьгражданин – в шляпе, при галстуке. Наверно, не слышал выстрелов, а то дунул быот греха.

Московский остановился, оглянулся на Штыка.

Тот махнул рукой: валим отсюда!

Ясно, зачем им свидетель? Одно дело Серегу Дронова кокнуть ипосле под электричку кинуть. Совсем другое – грохнуть солидного человека вшляпе. Тем более там еще «волга» стояла, черная, с зажженными фарами. Вродедаже и шофер за рулем сидел.

Штыка с его московским мочилой как ветром сдуло.

Гражданин подошел.

Сначала еле двигался, но когда Серега понял, что останетсяжив, и съехал с «токо-така», шаг незнакомца сразу ускорился.

– За что это они тебя пристрелить хотели? – с любопытствомспросил он, присаживаясь на корточки.

Значит, все-таки слышал выстрелы? И не убежал? Чудно.

– Ногу зашиб? – гражданин помог подняться, довел Серегу доштабеля бревен, усадил. – Жалко. Такие ноги беречь надо. Какой спурт!

– Чего? – насторожился Дронов.

– Спурт. Рывок в забеге. Я не замерял, но, по-моему, намировой рекорд тянет. Конечно, когда в спину из «Макарова» палят, всякийприпустит, но такой скорости я еще не видывал. Так за что тот парень в тебявыстрелил?

Не «стрелял», а «выстрелил»? Значит, дядька видел толькосамый конец – как Серега, пригнувшись, дул вдоль шпал. Ну да, раньше емутоварняк заслонял, понятно.

– Не знаю. Шпана какая-то привязалась, – пробурчал Серега ипотрогал щиколотку. Кажется, опухает.

– А ты сам кто? – не отставала любопытная шляпа.

Между прочим, он мне жизнь спас, подумал Серега и ответилпо-вежливому:

– Серега я. Дронов.

– А я Иван Пантелеевич. Будем знакомы.

Крепко пожал руку.

Потом обернулся к машине, крикнул:

– Эй, Володя, давай сюда.

Если на черной «волге» раскатывает, да еще с водилой,значит, какой-то шишкарь.

Тачка переехала на эту сторону, подрулила вплотную кштабелю.

– Ну-ка, развернись. Посвети сюда дальним.

Серега прикрыл глаза от яркого света, а Иван Пантелеевичприсел, расшнуровал ему ботинок и осторожно пошевелил ступню.

– Тихо, не дергайся… Слава богу, не перелом. И связки вродецелы. Ерундовское растяжение. Через три дня заживет. Повезло тебе. И соколамтоже.

При чем тут соколы, Серега не врубился. Подумал, может,ослышался.

– Вы доктор, да?

Очень уж ловко дядька ощупал ногу, даже больно не сделал.

– Нет, Сергей, я не доктор, – весело ответил ИванПантелеевич, выпрямляясь. – Я человек, который доверяет своей интуиции. И еслиона за каким-то хреном велит ему не сидеть у закрытого шлагбаума, а на минуткувыйти и подышать свежим воздухом, я ее слушаю.

Сколько дядьке лет, понять было трудно. Лицо у него было нето чтобы молодое, но и не старое. Хорошее такое лицо, крепкое.

– А еще, Сережа, я член правления спортивного общества«Ленинские соколы». И сейчас ты поедешь со мной – все равно на одной ноге далеконе упрыгаешь. Двинем мы с тобой в одну хорошую больницу, где тебе грамотноналожат повязку. А по дороге, Сергей, у нас с тобой будет очень серьезныйразговор.

Нынче с утра саундтрек как взбесился. Еще толком непроснувшись, Роберт услышал вздохи труб и нервные взвизги струнных, а стоилоему открыть глаза и прищуриться от льющегося в спальню солнца, как грянулаувертюра: мощная, торжественная, с взлетами, от которых замирало сердце.

Музыка вела себя неординарно и позднее, когда Дарновскийумывался, брился, «брал» душ (он любил англицизмы, считал, что они придают егоманере выражаться неповторимость и шарм). Потом неспешно завтракал с женой (ейна работу было к двенадцати, у него же четверг и вовсе числился «библиотечнымднем»), а сам всё прислушивался к мелодическому буйству, обрушившемуся на егодушу. Или на мозг? Этот вопрос он для себя за десять лет так и не решил. Если учеловека есть душа, то наверное все-таки на душу.