Незнакомец распрощался. Одну руку он держал в кармане, и консьержка была не далека от того, чтобы понять мысли, скрывавшиеся за бледным челом посетителя. А это был террорист.

На следующий день этот незнакомец положил в редакции на стол револьвер, заявив, что шесть пуль предназначены для Муссолини. Он был очень молод, этот человек, полный сирота. Нужда толкнула его в банду анархистов, планировавших убрать Муссолини. Если бы выстрел был удачным, он получил бы 20 тысяч лир, кроме задатка в 10 тысяч. Анархисты говорили ему о богатствах Муссолини, который жил, как король, и поэтому был предателем, достойным смерти. Приехав в Милан, молодой человек пошел в театр Дель Верме, и если бы застал там Муссолини, то совершил бы покушение. Посещение дома дуче поразило его, он не нашел здесь никакой роскоши: скромная семья, жена, занимающаяся сама домашним хозяйством, трое маленьких детей. Он раскаивался и думал только о том, как бы начать работать. Бенито отправил его в Триест, чтобы оградить от возможной мести со стороны анархистов. В лице этого человека он приобрел верного единомышленника. Полиция Милана, занимавшаяся делами анархистов, арестовала юношу во время его поездки в Триест, но Муссолини удалось освободить его.

В последний год войны семья Муссолини переехала с виа Кастель-Мороне на Форум Буонопарте, в дом 18.

На Форум Буонопарте зимой 1920–1921 гг. произошло следующее происшествие. Какой-то человек стоял, прислонившись к дереву, возле дома. Неряшливый вид, борода. В человеке не было ничего устрашающего. Он скорее был похож на обычного нищего, но его упорное пребывание на одном и том же месте стало вызывать подозрение. Когда Бенито проходил мимо нею, гот делал едва заметный жест приветствия и уходил прочь. Чтобы разгадать эту загадку, Муссолини попытался расспросить его и узнал грустную историю. Выходец из хорошей семьи, человек этот прежде был офицером, но обстоятельства вынудили его теперь просить милостыню, а на это у него еще не хватало сил. Бенито спешно поднялся домой. Без объяснений достал из шкафа одежду и белье, потом крикнул, чтобы Ракеле принесла хлеба, и отдал все это бедняге.

Прошло какое-то время. Зачастую Муссолини приходилось ловить такси, чтобы успеть на деловые встречи в редакции. Однажды шофер такси, с которым он собирался расплатиться, отказался взять деньги. «Вы меня не узнаете? — сказал он. — Прошлой зимой вы спасли жизнь мне it моей семье, дали мне эту работу. Позвольте мне хотя бы раз отвезти вас бесплатно». Это был тот самый офицер…

* * *

Выборы 1921 года искупили провал 1919 года. Сформировав блок многих партий, поддерживаемых ветеранами войны, в первый раз фашистские депутаты были избраны и представлены в парламенте.

На первом этапе программа «фаши» мало чем отличалась от планов социалистов. Она предлагала отдать крестьянам землю, рабочим обеспечить представительство в управлении промышленностью, установить прогрессивный налог на капитал, провести экспроприацию земли (крупных наделов, чтобы не затронуть интересы середняка), национализацию фабрик, повысить налоги на наследование и дарственные, конфисковать чрезмерные доходы, полученные от войны, сдерживать ростовщичество, бороться с коррупцией и бандитизмом, расширить многие социальные свободы.

Все это называлось «доктриной свободной воли», соответствовавшей в значительной мере настроениям широких народных масс. В результате если в 1919 году Муссолини не получил ни одного мандата в парламенте, то выборы 1921 года дали уже 35 мест, или 7 процентов от общего количества депутатов. И это был уже важный шаг к будущей диктатуре Муссолини.

Фашистский лед тронулся, хотя у социалистов оставалось еще 122 места, у католической партии «пополяри» — 107 мандатов и т.д. Загодя подготавливался будущий марш на Рим. Ровно через год в Неаполе в театре Сан-Карло на фоне декораций для оперы «Мадам Баттерфляй» 24 октября 1922 года Бенито Муссолини заявил (до этого он обещал не захватывать власть): «Либо нас добровольно допустят к управлению, либо мы захватим власть, совершив поход на Рим». Но пока, в 1921, это был секрет, хотя все было нацелено на этот марш. Муссолини считал, что еще только Джолитти мог бы воспрепятствовать броску фашистов, используя свой авторитет в армии и на флоте. Но восьмидесятилетний политик (родился 27 октября 1844 года) оказался тяжел на подъем и не просчитал всей глубины опасности и возможности катастрофы в будущем. Но кто и в какой стране способен на такие уникальные расчеты и политическое ясновидение?

Будущее просчитывается всегда хуже и сложнее, чем видится даже самое сложное прошлое, и тем более по прошествии десятилетий. Но в прошлом ищут оправдания, в будущем обычно живут наивные надежды. Впрочем, всегда интересны дневниковые записи. Вот что записывала жена Муссолини Ракеле в октябре 1922 года. С некоторыми сокращениями, но сохраняя стиль и тон, я буду приводить ее записи, которым нельзя не верить за небольшим исключением.

ЗАПИСИ ИЗ ДНЕВНИКА РАКЕЛЕ

Сегодня ночью Бенито опять вернулся поздно. Кольцо борьбы за власть все более и более сжимается, и Бенито решил бороться до конца. А если он ошибается? Если все это — не более чем мечты? Окажись это так, как бы он страдал! Нет, это невозможно; он слишком уверен в себе; его воля увлекает за собой людей. Он хотел мне прочесть статью, которую написал сегодня вечером, стоя, на одном дыхании. Знаю, завтра он напишет новую, еще более сильную.

Мне кажется, что в воздухе носится что-то новое. Что-то важное должно произойти. Сегодня утром, едва Бенито вернулся, еще более усталый, чем обычно, его позвали к телефону. Он, должно быть, ждал этого звонка, так как, не задав ни одного вопроса, ушел. Ожидание беспокоит меня…

Я одна, Бенито внезапно уехал в Неаполь. Он был в хорошем настроении, поцеловал меня: «Вот увидишь, Ракеле, вот увидишь!» — крикнул он, сбегая по лестнице. Отзвук этого обещания еще стучит в моем сердце.

Я с нетерпением ждала телефонного звонка; и вот поздно вечером Бенито позвонил мне; его фразы отрывисты, кратки, он говорит удовлетворенным тоном: «Ракеле, все идет хорошо. Я выступил в Сан-Карло. Я доволен. Народ там сентиментальный, гордый и «преданный родине».

Бенито вернулся в Милан, о своей речи в Неаполе он сказал мне: «Я старался дать понять, что наша мистика — это реальность будущего нации, величие нации, и не только в территориальном смысле. Я говорил перед сорока тысячами черных рубашек и двадцатью тысячами рабочих. Но в Неаполе, в основном, я хотел отвлечь внимание наших противников. Сейчас настал момент действовать, и мы будем действовать». Затем, пристально посмотрев на меня, сказал: «Отныне мы готовы, и мы победим».

Какой день! Вечером внезапно появился Бенито. «Быстро соберись, и Эдда тоже, мы идем в театр». Я была поражена. Я знаю, что он любит театр, но мне показалось странным, что в такой критический момент он может посвятить столько времени развлечениям. Он весело насвистывал, застегивал воротничок. Вот мы уселись все трое в ложе театра Манцони. Он говорил мне: «Смотри в оба, замечай все, но не раскрывай рта». Я отметила, что многие бинокли нацелены на него.