чем «поддержка», — ответила она, — это значило для меня все. Когда вы стеснительны, людям проще вас не замечать. Им кажется, что они так не делают, но это не так.

— А Спенсер видел то, что другие упускали?

— Точно. Другие называли его птицей высокого полета, а он говорил, что высоко летать ему удается лишь потому, что мне под силу возвращать его с небес на землю, будто я была его якорем. Вот что я имею в виду, когда говорю, что мы были родственными душами, — ответила она, и Броуди представил, как она едва заметно пожала плечами. — Мы просто подходили друг другу. Это было так легко… безо всяких усилий. И мы помогали друг другу становиться лучше. До Спенсера я никогда в действительности и не осознавала, кто я.

— Человеку не нужен кто-то еще, чтобы ему сказали, кто он такой, Анна.

— Все было не так, — возразила она, защищаясь. — Он просто любил меня такой, какая я есть, позволял мне быть мной, — она вздохнула, — и теперь его нет. Потеряв его, я совершенно переменилась. Я никогда не стану прежней.

Он кивнул:

— Вы правы. Вероятно, уже не станете.

Стоило ему это произнести, как он пожалел о своей резкости. Он провел в компании с самим собой чересчур много времени — уже и забыл, что другие не всегда ценят столь прямолинейный подход.

Но в ответ Анна лишь расплылась в улыбке:

— Ну и дела, Броуди! Спасибо за такую ободряющую речь!

Неожиданно для себя он рассмеялся, и она вместе с ним. Затем они снова замолкли.

— У меня есть еще один вопрос… — сказала она.

Броуди напрягся. Он не привык к глубокомысленным разговорам посреди ночи, если не считать странных философских дебатов с его мохнатым спутником.

— Почему вы назвали своего пса Льюисом?

Броуди улыбнулся. Казалось, она прочитала его мысли.

— В честь Льюиса, автора книг о Нарнии.

— О… я очень любила их в детстве и потом еще долгие годы проверяла задние стенки шкафов, не видать ли там елей и снега.

— Я тоже, — ему было приятно, что это их связывало. — Почему вы спрашиваете? О Льюисе?

— В юности у Спенсера тоже был пес по кличке Льюис. Было любопытно, вдруг вы назвали его по той же причине.

— И как же другой Льюис обрел свое имя?

Анна хмыкнула:

— В честь Льюиса Хэмильтона. Спенсер его обожал.

Броуди пожал плечами. Неплохой выбор.

— Я думаю, он отличный гонщик «Формулы-1», но с обожанием главное не переусердствовать.

— Вот и я о том же, — обрадовалась она, но тут же посерьезнела. — В тот год, когда Спенсер умер, я спланировала сюрприз на его день рождения. Я забронировала для него поездку на гоночной машине в «Брэндс-Хэтч», но ему так и не довелось туда попасть. К слову, та компания меня удивила. Они дали мне ваучер, который можно использовать в другой раз, безо всяких ограничений по срокам или чего другого.

— Вы им воспользовались?

Она снова вздохнула:

— Я думала отдать его своему деверю, но все забываю. Наверно, он так и лежит где-нибудь в гардеробе… Забавная вещь — будущее, не правда ли? Мы все строим какие-то планы: маленькие, большие, но на деле не всегда все выходит так, как мы ожидаем.

— Нет, — задумчиво ответил Броуди. В самом деле. Еще десять лет назад, спроси вы его, какой он видит свою жизнь, он бы ответил, что будет по-прежнему счастливо женат на Катри.

— Я представляла свою жизнь — свою и Спенсера, если быть точнее, — как гигантский календарь, простирающийся в будущее на целые десятилетия. Наметила в нем множество грядущих событий. Такие, знаете… Через три года у нас точно будет ребенок. Через пять, возможно, — второй. Лет через десять я буду стонать, как успеть развести их по секциям, а еще через десять лет буду праздновать первый выпускной из университета.

Я заполняла страницы своего воображаемого календаря, даже не осознавая этого, потому что то были лишь клочки с набросками моих надежд и желаний. Представляла, как мы будем вместе стариться, у нас появятся внуки, волосы поседеют, мы будем ворчать, что не помним, где оставили свои очки, хотя они будут у нас на голове… — она умолкла, издав звук, похожий не то на всхлип, не то на усмешку. — Я думала, что буду той самой бабулей в вязаных кардиганах и тапочках, от которой вечно пахнет мятными леденцами.

Броуди улыбнулся, представив описанную ей картинку.

— А теперь я могу вообще никогда не стать бабушкой. Или даже мамой.

От этих ее слов внутри у него что-то больно кольнуло.

— И проснувшись однажды, я вдруг обнаружила, что все странички в моем календаре пропали. Просто разлетелись.

Он кивнул собственным мыслям:

— А потом ты перестаешь понимать, что делать, за что браться.

Во всяком случае, поналалу у него были именно такие ощущения. Теперь в голове уже прояснилось, стало ясно, куда можно двигаться дальше. Однако это не значило, что он способен тронуться с места.

— Точно. И вот теперь я всякий раз просыпаюсь, а все, что у меня есть, это одни пустые страницы. Кажется, будто кругом непроглядный туман, который расстилается до самого конца моих дней.

Броуди ничего на это не сказал. Ответов у него не было, и какие-нибудь общие фразы тоже не годились.

— Я знаю, мне пора бы уже начать что-то в нем заполнять, — продолжила Анна, — мне нужно снова начать о чем-то мечтать, снова надеяться. Но как? Как я могу это делать без него?

Он слышал слезы в ее голосе, и сердце его грозило расколоться на части. Ему бы хотелось поделиться с ней подробной инструкцией, списком действий, как можно выбраться из этой ямы, но он не был уверен, что его рекомендации помогут.

— Поэтому я просто брожу в неизвестности, — изможденно пробормотала Анна, — и жду, что туман когда-нибудь рассеется, что на меня снизойдет вдохновение, но что-то все никак.

Броуди знал о вдохновении все, о том, как упрямо оно упирается, не желая появляться, когда его так ждешь, а то и появляться в принципе.

— Как думаете, вы когда-нибудь еще выйдете замуж? — поинтересовался он, желая отвлечься от темы.

— Да… нет… то есть… — она выпустила раздраженный вздох. — Я не понимаю, что я хочу сказать! Я не хочу быть одна, поэтому идея замуже… — голос сорвался, и она попыталась снова: — Поэтому идея не оставаться одной кажется неплохой. Я просто не уверена, что смогу когда-нибудь представить себя с кем-то другим.

Какое-то мгновение он обдумывал ее слова.

— Чувствуешь вину за одну только мысль, что кто-то способен занять их место.

— Да, — тихо, с облегчением согласилась Анна. — Вы