если не работал? Ушел он в свое обычное время; на нем был костюм; он взял свой портфель, как обычно.

Когда в понедельник вечером Том вернулся домой, на нем не было пиджака. Теперь я это припоминаю, а еще помню какой-то кисловатый запах, когда обнимала его. Тогда я не придала этому особого значения, поскольку все стало ускользать от меня, как только детективы вывели его из дома. Но что это было? Пот? Том не отличается особой потливостью – разве что после длительной пробежки.

Почему он не мог доверять мне настолько, чтобы сказать, почему припозднился и где на самом деле был во вторник? Может, тот факт, что его утащили на полицейский допрос, встревожил его сильней, чем Том хотел мне признаться? Или его слишком расстроили вдруг всплывшие воспоминания о прошлом? Интересно, а подумал ли он о том, как меня саму все это встревожило? Как расстроится его дочь, когда и на следующий вечер его не будет рядом? Если у меня появится возможность поговорить с ним по телефону, посыплются ли из меня все эти вопросы? Или я просто выдам какую-нибудь гневную тираду? После недавнего открытия не думаю, что хочу даже просто услышать его голос. Услышать еще больше лжи…

– Ну как вы, милочка? – Голос, хоть и тихий, заставляет меня вздрогнуть. Резко поднимаю взгляд. Я уже у входных ворот садика.

– Простите, просто задумалась, – отвечаю я Джулии, пытаясь улыбнуться – без особого, впрочем, успеха.

– Надеюсь, ситуация не ухудшилась? – продолжает она, выгнув одну безупречно очерченную бровь. Похоже, это не настоящая бровь, а микроблейдинг. Не зная, что сказать, я просто тяжко вздыхаю. – О-о… Господи… В общем, знаете… Если вам вдруг захочется с кем-нибудь поговорить, то просто позвоните мне, хорошо?

– У меня нет вашего номера, – мгновенно отвечаю я.

Джулия издает нервный смешок. Наверное, просто осознает, что никогда не уделяла мне особого внимания до того, как мы с Томом стали центром пикантных деревенских сплетен. Достает из бокового кармашка своей сумочки от «Гуччи» визитку и протягивает ее мне.

– В любое время дня и ночи, – добавляет она. Звучит это вроде вполне искренне.

Переворачиваю карточку в руке. На лицевой стороне надпись с золотым тиснением: «Джулия Беннингтон, косметолог». Ну конечно, это все объясняет – просто не могу поверить, что совершенно выпустила из головы, чем Джулия зарабатывает на жизнь. Интересно, как при этом она управляется со своими тройняшками – по сути, это мать в кубе.

– Спасибо, – отвечаю я. Голос мой при этом срывается, на глаза наворачиваются слезы.

– Все будет хорошо, милочка, – говорит Джулия, поглаживая меня по руке.

Мы заходим внутрь. Личико Поппи озаряется, когда она видит меня, и на миг моего беспокойства как не бывало. Дочка неуклюже подбегает ко мне с каким-то рисунком в руках.

– Мамочка! Я налисовала это для тебя! – восклицает она, протягивая мне все еще влажный листок.

– Ой, какая прелесть, дорогая ты моя! – Едва сдерживаю слезы, когда вижу три капли разного размера с похожими на палки руками и ногами.

– Я, ты и папа, – объясняет она, показывая пальчиком.

Сердце у меня пропускает удар.

«О, Том… Что же ты с нами сделал?»

Глава 23

Бет

Сейчас

По пятницам мой рабочий день обычно начинается с того, что я развожу уже обожженные изделия из керамики тем, кто не смог забрать их сам. Но на сей раз пришлось договориться с Люси, чтобы она сделала это за меня – ей потребуется сделать несколько ездок на велосипеде, так что в порядке исключения открыть кафе придется позже обычного. По телу у меня пробегает дрожь, стоит подумать об этом – позднее открытие наверняка вызовет пересуды. Забросить Поппи в садик удалось, не столкнувшись с Джулией, что оказалось большим облегчением, поскольку я слишком нервничала, чтобы стоять и болтать с кем-то. В отделе полиции Банбери меня ждали уже к десяти, а поспать удалось даже меньше обычного, поскольку в голове продолжали раз за разом прокручиваться показания, которые мне предстояло дать.

Теперь, паркуясь позади полицейского участка, я вдруг понимаю, что ничего не могу вспомнить о поездке сюда. Раньше я думала, что неплохо справляюсь со стрессом – это я его всегда контролировала, а не наоборот. Сегодня гложущая боль в нижней части живота, раскалывающаяся голова – все указывало на то, что на сей раз эту битву я проиграла. Слишком многое повисло на волоске…

Оценив свою наружность в зеркале заднего вида, молча заключаю сделку сама с собой, после чего выбираюсь из машины и уверенно иду ко входу.

* * *

Официальные показания с меня уже сняты – правда, как ни странно, не инспектором Мэннингом или констеблем Купер, как я предполагала. Наверное, вчера они уже получили все, что хотели, а бумажная волокита достается нижним чинам. Или, может, не такая уж я важная птица для следствия… Хотя, надо признать, это немного помогло мне справиться с напряжением. Но все равно не уверена, что произвела хорошее впечатление – с тех пор, как мне сказали, что Тома во вторник не было на работе, мои мысли продолжали разбредаться вкривь и вкось, и моя нервозность наверняка была хорошо заметна, несмотря на все ночные репетиции.

Прежде чем уйти, оглядываю помещение отдела, задаваясь вопросом, где тут могут держать Тома. Сержант Уолтерс – тот детектив, который приезжал к нам домой в понедельник вечером, – перехватывает мой взгляд и направляется ко мне. Мое первое побуждение – побыстрей уйти, пока он не добрался до меня, но ноги отказываются двигаться.

– Вы в курсе, что вашего мужа переместили, так ведь? – Он прищуривает глаза.

– Да? В каком это смысле «переместили»?

– Простите, я думал, что его адвокат уже поставил вас в известность… Поскольку это дело Столичной полиции, детектив-инспектор Мэннинг и детектив-констебль Купер продолжают работать с ним в своем центральном отделе в Лондоне. – Уолтерс сочувственно улыбается, сообщая эту новую информацию.

– Понятно, – говорю я, опуская взгляд в пол. Не хочу, чтобы он заметил даже выражение моих глаз. – Значит, ему… – кашляю, чтобы прочистить горло, – ему уже предъявили обвинение?

– Нет, пока нет, миссис Хардкасл. У них есть время до завтрашнего вечера, и, по-моему, им просто хотелось, чтобы он находился на их территории. Чтобы не приходилось всякий раз кататься сюда для допросов.

То, как Уолтерс это сформулировал, наводит меня на мысль, что они могут пойти на многое, чтобы обвинить Тома. Никак не могу выбросить из головы образ моего мужа, которого «допрашивают» так, как это делают в