– Думаешь, у него есть причина не желать твоегообщества?

– Возможно, – пожала я плечами. – Кто знает,что в этих бумагах. А Ник известный любитель ловить рыбку в мутной воде.

– Пожалуй, за парнем следует приглядывать, – вслухподумал Рахманов, поднял голову и недовольно поморщился.

– Разумно, – кивнула я.

Неизвестно, чем это обернется, возможно, Рахманов решит, чтолучше мне приглядывать за Ником, и тогда я буду в курсе его поисков. Хотя моглосложиться иначе.

Олег поднялся и пошел к двери, вроде бы забыв про меня, нона пороге обернулся.

– Я позвоню.

– Буду ждать, – буркнула я, когда за ним закрыласьдверь, и повалилась на диван.

Видимых результатов наша беседа с Рахмановым не дала, Ник непоявлялся, Олег тоже. По ночам я трудилась у Виссариона, днем отсыпалась иболталась с Машкой по магазинам. Мне нравились наши прогулки, они создавалииллюзию нормальной жизни, каковой у меня уже очень давно не было. Машка безконца могла рассказывать о Тони, а я слушала и улыбалась. Мысли о том, что онее не любит, Машку вроде бы оставили, по крайней мере, об этом она больше незаговаривала. Она казалась вполне счастливой, спокойной, уж точно. Это оченьрадовало меня. В один из таких походов Машка вдруг сказала:

– Я звонила матери Павла.

– Зачем? – нахмурилась я.

– Просто чтобы узнать, как у нее дела.

– И как у нее дела?

– Ей очень тяжело. Она живет одна, Пашкин брат учится вМоскве… В общем, она ужасно одинока. – Я молчала, шагая рядом, и Машкапредложила: – Позвони ей. – Я покачала головой и отвернулась. – Нопочему? – всплеснула она руками, а я досадливо подумала: «Как она непонимает? Что я могу сказать этой женщине и что она скажет мне? Извинения,ненужные слова, которые ничего не изменят ни в моей, ни в ее жизни…» – Давайсъездим на кладбище, – помолчав немного, продолжила Машка нерешительно.

– Не хочу.

– Знаешь, Юлька, иногда ты ведешь себя странно.

– Потому что не хочу видеть его могилу? –усмехнулась я. Машка взяла меня за руку и крепко сжала.

– Прости. Наверное, я бы тоже не захотела… просто яподумала… может, тебе слало бы легче…

– Мне не станет легче. И давай не будем об этом.

– Прости, – повторила она, глаза ее былииспуганными, и я пожалела о своих словах.

– Перестань. Я знаю, что время лечит, наверное, мое ещене пришло. Когда-нибудь я, быть может, приду на его могилу, зарыдаю ипочувствую облегчение. Когда-нибудь, но не сейчас.

Мы больше не говорили об этом, но с тех пор мысли о материПавла стали преследовать меня. Я думала о ней, о ее одинокой жизни в пустойквартире, где она оплакивала одного сына и ждала звонка от другого. Я думала оней, и это причиняло мне боль, хотя и своей боли вроде было достаточно. Иоднажды я позвонила. Она сразу же сняла трубку, будто все это время стояла рядомс телефоном, ожидая звонка. Может, так и было, только ждала она не меня, асына, потому что удивилась, услышав мой голос.

– Здравствуйте, – сказала я. – Это Юля.

– Юленька, как хорошо, что вы позвонили. Как ваши дела?

– Спасибо, нормально. – Я вздохнула, не зная, какпродолжить разговор, и уже жалея, что набрала этот номер. – Как вы?

– Часто болею, а так… привыкаю. Может быть, выприедете? Мы могли бы поговорить. Я не хотела ехать, но, вместо того чтобыотказаться, согласилась:

– Да, конечно.

– Приезжайте. Я буду рада вас видеть. Приезжайтесегодня. Или у вас дела?

У меня не было никаких дел, но это был бы хороший предлоготказаться и больше никогда не звонить. Скорее всего, она тоже не позвонит.

– Я могу приехать прямо сейчас, – произнесла я,злясь на себя за это.

– Отлично. Буду вас ждать.

Она повесила трубку, я долго слушала гудки, а потом началасобираться. По дороге заехала в магазин, купила торт, затем еще что-то, врезультате набралось два пакета продуктов. Я все надеялась, что вдругкто-нибудь позвонит, и я не смогу встретиться с ней, или она сама передумает.

Остановившись во дворе ее дома, я почти решила сбежать, новместо этого, прихватив пакеты, вошла в подъезд.

Она открыла мне дверь и улыбнулась. Мы не виделись многолет, она очень постарела за это время. Я помнила ее красивой, с безукоризненнойпрической, элегантной и уверенной в себе, а сейчас передо мной стояла женщина валяповатом халате и стоптанных тапочках на босу ногу, с коротко остриженными,совершенно седыми волосами. Она протянула руку, чтобы взять у меня пакеты, а яувидела, что ногти у нее обрезаны кое-как, и это почему-то поразило большевсего.

– Проходите, – засуетилась она. – Сейчасбудем пить чай. Вы совершенно напрасно беспокоились, – кивнув на пакеты,сказала она. – У меня все есть.

– Просто ехала мимо магазина, – промямлила я.

Мы прошли на кухню, чистенькую, уютную и все же какую-тонежилую. Она напоминала картину без рамы, вызывая ощущение, что здесь чего-тоне хватает.

– Присаживайтесь.

Я села возле окна, боясь встретиться с ней взглядом. Оназаварила чай, сервировала стол, очень торопливо и как-то неловко, а я кляласебя за то, что приехала. Наконец она села напротив, и повисла пауза, которуюни она, ни я не решалась нарушить.

– Вы… вы очень изменились, Юля, – вдруг сказалаона.

– Постарела, – усмехнулась я.

– В вашем возрасте смешно говорить о старости. Простовы изменились. – Она сказала это спокойно, констатируя факт, но мне всеравно послышался упрек в ее словах.

– Я… я не была на похоронах, – с трудом произнеслая, она тут же перебила:

– Уверена, у вас была причина. Я знаю, вы любили моегосына. По-настоящему. Жаль, что эта любовь не принесла вам счастья. Проститеего, Юля.

– Мне не за что его прощать, – тряхнув головой,точно пытаясь избавиться от наваждения, сказала я. – Я любила его и была сним счастлива. Так счастлива, что… – Я сцепила зубы и продолжила: – Я не былана похоронах, потому что не хотела видеть его мертвым, думала, если не увижу…