Мы оторопели. «B-17», целехонький, уже почти у нас в руках, и такой шанс оказался упущенным из-за какого-то слишком воинственного кретина-пулеметчика! Все вместе мы побежали к армейским укрытиям. Некоторые летчики едва сдерживались. Один из них вышел из себя и заорал:

– Какой болван начал стрелять?

Поднялся возмущенный сержант.

– А что? – спросил он. – Это был вражеский самолет. Нам приказано стрелять по вражеским самолетам, а не встречать их с распростертыми объятиями.

Нам пришлось удержать побелевшего от злости летчика, он был готов убить сержанта. На шум прибежал армейский лейтенант, командовавший солдатами. Узнав о том, что произошло, он низко поклонился и смог лишь промолвить:

– Не знаю, как мне извиняться перед вами за глупость моих людей.

Следующие несколько дней мы проклинали солдат и горевали о потере вражеского бомбардировщика. Сегодня, конечно, этот случай кажется смешным, но тогда, в 1942 году, когда «Летающая крепость» была самым мощным из самолетов союзников, нам было не до смеха.

Шли недели, и напряжение в отношениях между летчиками морской авиации и солдатами гарнизона стало ощущаться все острее. Мы не участвовали в воздушных боях в тот период, и готовы были вспылить по самому незначительному поводу. «Взрыв» произошел в один из вечеров, когда я, лежа на койке, закурил, забыв о светомаскировке.

Почти тут же снаружи раздался голос:

– Немедленно прекрати курение, болван несчастный! Разве тебе неизвестны распоряжения?

Лежащий на соседней койке летчик, пилот 3-го класса Хонда, вскочил и выбежал наружу. В одно мгновение он схватил солдата за горло и стал громко поносить его последними словами. Хонда, мой ведомый, всегда был готов вступиться, если кто-то грубил мне. Я бросился за ним, но опоздал. Хонда вышел из себя, и, прежде чем я успел остановить его, послышался звук удара, и солдат без чувств повалился на землю.

Хонда был в ярости. Он выбежал на летное поле и, стоя на траве, орал во все горло:

– Эй, вы, армейские ублюдки! Вот он я, Хонда. Выходите и деритесь, кретины!

Из казармы выбежали два солдата и ринулись к Хонде. Я увидел, как он улыбнулся, а затем с ликующим криком набросился на солдат. Последовала яростная потасовка, удары сыпались направо и налево, и вскоре Хонда поднялся на ноги и в триумфе застыл над двумя распростертыми на земле телами.

– Хонда! Прекрати! – крикнул я, но это не подействовало.

Из казармы выбежали еще несколько солдат, и Хонда радостно повернулся к ним, готовясь продолжить битву. Но командовавший солдатами лейтенант выбежал вслед за своими подчиненными и быстро загнал их обратно. Он не сказал нам ни слова, но мы услышали, как он бранит своих солдат.

– Идиоты, свиньи, вы находитесь здесь, чтобы сражаться с врагом, – зло бросил он, – а не со своими соотечественниками! И если вам уж так хочется драться, то выберите кого-то, кого вы можете победить. Эти летчики, все как один, самураи, а их хлебом не корми, только дай подраться.

На следующее утро лейтенант зашел к нам в клуб, и мы приготовились выслушивать упреки за свое поведение. Но он лишь улыбнулся и сказал:

– Господа, рад сообщить вам, что одним из наших подразделений в Бандунге на Яве был захвачен полностью исправный бомбардировщик «B-17».

Мы приветствовали эту новость радостным криком. «B-17», на котором мы сможем летать!

Лейтенант поднял руку, призывая нас к тишине:

– К сожалению, из Токио пришел приказ сразу отправить бомбардировщик в Японию. Я получил сообщение о захвате самолета уже после того, как он сегодня утром вылетел на родину.

Это сообщение было встречено проклятиями и вздохами разочарования.

– Но, – поспешил добавить лейтенант, – заверяю вас, что постараюсь получить как можно больше информации о захваченном самолете и предоставлю ее вам. – Он отдал честь и быстро вышел из комнаты.

Мы не надеялись получить сведений о захваченном «B-17». Как всегда, там, где дело касалось отношений между армией и флотом, левая рука не ведала, что делает правая.

Прошла еще неделя, а мы по-прежнему оставались на земле. Даже умиротворяющая атмосфера острова Бали стала действовать на нервы. Возможно, в иных условиях мы и смогли бы получать удовольствие от безделья, но мы прибыли сюда сражаться. Многие годы я только и делал, что учился сражаться, и мне, как и остальным летчикам, хотелось лишь одного – летать.

Однажды утром в казарму вбежал кто-то из летчиков с ошеломляющей новостью. Замена личного состава! Прошел слух, что кое-кого из нас отправят обратно в Японию. Каждый принялся подсчитывать проведенное за пределами родины время.

Мне казалось, что из всех тех, кого отправят домой, первым окажусь я. Я покинул Японию, уехав в Китай, в мае 1938 года, и за вычетом одного года, пока я оправлялся от полученных ранений, пробыл за границей тридцать пять месяцев. Осознав, что вскоре действительно смогу снова увидеть родной дом, я ощутил острую тоску по нему. Весь день я перечитывал пришедшие от матери и Фудзико письма. В них они подробно описывали пышные торжества у нас на родине в честь победы над Сингапуром в феврале, а также другие праздники в ознаменование наших многочисленных побед. Вся Япония гордилась сенсационными достижениями наших войск, в особенности достижениями своих летчиков. Я горел желанием вновь увидеть Фудзико, самую красивую девушку из всех, кого я знал. Мне лишь однажды довелось увидеться с ней, и мысль о том, что возможно – или даже вполне вероятно – она станет моей невестой, наполняла меня радостью.

В отличие от большинства слухов новость о замене личного состава оказалась правдой. 12 марта из Японии прибыл старший лейтенант Тадаси Накадзима и сообщил пилотам эскадрильи, что назначен командиром вместо лейтенанта Эйдзё Синго.

– Лейтенант Синго освобождается от должности в связи с заменой личного состава, – сказал он. – А теперь я зачитаю фамилии летчиков, которым приказано вернуться в Японию.

Наступила мертвая тишина, когда Накадзима начал зачитывать список с фамилиями летчиков. Первой оказалась совсем не моя, как я надеялся, фамилия. Не прозвучала она ни второй, ни третьей. Не веря своим ушам, я слушал, как командир зачитал более семидесяти фамилий, среди которых моей не оказалось. Я терялся в догадках, почему меня исключили из списка летчиков, которым предстояло вернуться в Японию. Ведь я пробыл за границей дольше любого из них!

Позднее я подошел к новому командиру и обратился к нему с вопросом:

– Я понимаю, что моего имени нет среди тех, кого отправляют домой. Не могли бы вы объяснить мне причину этого? Не верю, что я…

Взмахом руки Накадзима прервал меня и улыбнулся:

– Нет, вы не едете домой с остальными. Вы нужны мне, Сакаи. Нас переводят на новую, являющуюся форпостом авиабазу. Мы перебираемся в Рабаул на острове Новая Британия. По моему мнению, вы лучший летчик этой эскадрильи, и будете летать со мной. Пусть другие отправляются домой для защиты нашей родины.