– Что, дядя, удалось сейф вскрыть? Делиться добычей надо!

У одного из блатных в руке блеснул нож. Попугать хотел, чтобы фраер посговорчивее был. Матвей не медлил, выстрелил одному в грудь, другому в голову. Выстрелы в пустых помещения прозвучали громко. Надо уходить. Выглянул в коридор, у убитых могли быть сообщники. Пусто и тихо. Выбрался через окно, отряхнул костюм от пыли. Пожалуй, в городе делать нечего. По пути на вокзал зашел в пышечную, поел. Не до ресторанов ныне, надо экономить, неизвестно, сколько продлится вынужденное безделье.

На железнодорожном вокзале людей полно, а поезда ходят редко. С одной стороны, понятно, война, все ресурсы брошены на фронты. Но и ощущение появилось, что в стране безвластие. Полиции и жандармерии нет, по улицам подозрительные люди слоняются, трамваи редко ходят, свет с перебоями, в магазинах с продуктами туго, полки полупустые.

И как последняя капля – вокзал. Даже присесть негде, заняты все лавки. Да они ранее особо востребованы не были. Желающие уехать приезжали за полчаса до отхода поезда, покупали билеты и проходили в вагон. Вагоны и сейчас на путях стоят, но паровозов нет.

Потому ощущение надвигающейся катастрофы. Нужна сильная власть, навести порядок железной рукой. Царь от власти отрекся, правильнее – вынудили генералы. Военные – не политики, им бы лучше во власть не ходить. Созидать – не их стезя. Их учат убивать, разрушать. Пусть защищая страну, для пользы. Но убивать врагов, разрушать их укрепления. Генералы же, вынудив царя подписать манифест об отречении от власти, толкнули страну к хаосу, фактически к безвластию. Пришедшие во власть гражданские лица, жаждавшие власти, опыта управления не имели, только амбиции. Разрушили устои, не создав взамен ничего. Какое-то время страна жила по инерции. Сеяли хлеб, работали заводы, выпускались ткани и ловили рыбу. Но с каждым днем все хуже, продукции меньше, а инфляция выше. И Матвей видел все своими глазами. Но это было лишь начало хаоса, развалом могучей страны. Все же перед войной, в 1913 году по валовому внутреннему продукту Российская империя была на пятом месте в мире, не сильно уступая Англии, Германии, США. И рубль был стабилен, уважаем всеми банками мира и население сыто, про порядок в стране и говорить нечего.

Через несколько часов ожидания все же подали к перрону поезд. Толпа хлынула в вагоны. Кто сильнее или наглее, заняли места, другие остались стоять в коридорах. А кто-то и вовсе по перрону метался, пытаясь сесть в вагон. Молодые парни висели на подножках, держась за поручни. Матвею досталось место в тамбуре. Слава богу, ехать недалеко, да и выходить сподручнее. Стоял, молчал, а люди громко ругали новую власть. Сначала многие отречению царя радовались, надеясь на перемены. Перемены появились, но в худшую сторону. Теперь ругали всех членов правительства, Думу.

Поезд шел медленно и путь до Ольгино получился в два раза дольше по времени. Уже вечер, солнце к закату клонится. От близкого Финского залива тянет ветром, сыростью. С поезда сошли дачники. Впрочем, большей частью горожане, во время войны перебравшиеся за город, где выжить легче. От станции к дачному поселку тропинка через рощу, да не одна, потому как поселок протяженный. И приехавший народ по всем тропинкам вереницами разошелся. Матвей вспомнил, как познакомился два года назад на этой тропинке с девушкой Александрой, ставшей его женой. Не такой хотел видеть жизнь Матвей, более счастливой, сытой. Ан война спутала все планы.

Впереди, за поворотом тропинки, вскрик. По голосу – женский. Заторопился Матвей. Картина неприглядная. Грабитель с ножом, перед ним женщина средних лет, прилично одетая, в левой руке тяжелая сумка с покупками, в правой руке небольшая женская сумка-ридикюль. Грабитель эту сумку вырвал из рук женщины, открыл, собираясь забрать деньги. А у женщины еще серьги золотые в ушах и кольцо обручальное, и они явно грабителю достанутся, кто ему помешать сможет? Для грабителя появление Матвея лишь помеха, не узрел в нем для себя угрозы уголовник.

– Нож брось и сумку отдай хозяйке, – приказал Матвей.

– Ой-ой! Испугался прямо! Ступай мимо, если жизнь дорога! Нет, сначала карманы выверни!

Да все с ужимками сказано, вероятно – кокаинист со стажем, да еще прошедший тюремную школу. Такие понимают только силу. Матвей полез во внутренний карман пиджака, якобы за портмоне, но достал револьвер. Обычный грабитель отступил бы. Нож против револьвера не пляшет, так урки выражались. Но, видимо, ломало грабителя, дозы очередной хотелось. Сумку женскую на землю швырнул, сделал шаг вперед. Матвей грабителя подпускать не собирался, выстрелил ему в бедро. Женщина взвизгнула, глаза от испуга большие. Грабитель же замах с рукой с ножом сделал, собираясь метнуть в Матвея. Еще выстрел, в голову. Грабитель рухнул. Женщина сумку с покупками выронила.

– Убили! – закричала она. – Полиция!

– Нет ныне полиции, – спокойно сказал Матвей. – Помолчите, никто на помощь не придет. А что грабителя убил, так одним подонком в поселке меньше.

Даже если женщина решит куда-то жаловаться, заявить об убийстве, то некому. Фактически уголовный беспредел, который остановить некому. Мало того, из тюрем выпустили заключенных, как политических из Петропавловской крепости, так и Шлиссельбурга. А с ними заодно из городских тюрем и уголовники освободились. Гуляй, рванина!

Вал преступлений пошел, белым днем грабили, воровали, насиловали и убивали. Полицейские, кто отважился в форме выйти, были буквально растерзаны. Повезло гражданам, которые до войны успели оружие приобрести и не побоялись противостоять бандитам.

Так что Матвей не сильно рисковал. Мог и мимо пройти, он уже не на службе. Однако воспитание и навыки не позволили.

Женщина подхватила сумки и, испуганно оглядываясь и спотыкаясь, засеменила по тропинке к поселку. Ну что за невезуха! Он не на службе, нет ее уже, да похоже при этом правительстве не будет. Обыскал убитого, больше по привычке. Зачем? Личность устанавливать не надо, как и писать рапорт, скорее уже въевшаяся привычка. Как и думал – документов при себе у грабителя не оказалось. Однако руки не рабочие, у них въевшаяся грязь и мазут в складках кожи и под ногтями. Ладно, как говорили древние римляне. О мертвых либо хорошо, либо ничего.

И направился к дому. За происшествием уже смеркаться начало. К дому подошел, а ни одно окно не светится. Немного не по себе стало, испугался. Уехали? Или что-то случилось. Последние метры уже бежал, стал кулаком колотить в дверь.

Послышались шаги и отец спросил:

– Кого принесло?

– Папа, это я, ваш сын!

– Ох ты!

Загремел запор, дверь распахнулась, отец шагнул вперед. Обнял его крепко Матвей. Таким родным повеяло, аж слеза прошибла. Надо же, сентиментальным стал, не замечал ранее за собой.

Отец вдруг отстранился.

– Порохом от тебя пахнет, сын. Или я ошибаюсь?

– Верно говоришь, старого сыщика не обманешь. На тропинке, что от станции идет, женщину грабил молодой урод, меня обещал порезать.

– Убил?