с ним и его семьей, или поджечь деревню?

В приемной раздались шаги, дверь приоткрылась, в ее проеме показалась голова личного телохранителя Джабраилова:

— Мусса, к тебе земляк пришел.

Джабраилов вспомнил, что еще вчера встретиться с ним хотел его дальний родственник, приехавший с Кавказа. Мусса назначил ему встречу на сегодня, но о конкретном времени не договаривались. Родственник должен был позвонить секретарше, а та назвать час встречи. Но у тех, кто живет в горах, совсем другое понятие о времени. Они встают с восходом солнца и ложатся спать с его закатом. Над городом рассвело, и родственник решил, что Мусса уже давно ждет его.

— Впусти, — сказал Джабраилов, и его лицо сразу стало скучным.

Дальние родственники, какими бы они ни были, всегда приезжают только по двум причинам: попросить денег или помочь решить какую-нибудь проблему. Джабраилов смотрел на это как на само собой разумеющееся (он и сам на их месте поступал бы так же), но каждый такой визит отнимает уйму времени. А его и без того не хватает. Родственник вошел. Это был старший сын его троюродного дяди.

— Салям, Мусса, — сложив ладони лодочкой, произнес он у порога и поклонился.

— Салям, Рамзан, — ответил, поднимаясь из кресла Джабраилов. — Проходи, дай я тебя обниму.

Рамзан прошел на середину комнаты, они обнялись, и Джабраилов, прикоснувшись щекой к его щеке, потянул родственника к дивану.

— Как отец? Как твои братья, дай им Аллах много лет жизни, — сказал Джабраилов, жестом предлагая родственнику садиться.

— Слава Аллаху, у них все в порядке, они передают тебе большой привет.

Джабраилов, усевшись на диван, нагнулся, протянул руку к столу и нажал на кнопку. В дверях тут же появился телохранитель.

— Принеси нам чаю и не пускай никого, пока мы говорим, — сказал Джабраилов.

Было слишком рано, секретарша еще не появилась на своем рабочем месте, и в таких случаях ее обязанности на некоторое время переходили к телохранителю. Через несколько минут он поставил на столик чай, сахар и печенье.

— Угощайся, — сказал Джабраилов родственнику, кивнув на столик.

Но тот не обратил на угощение никакого внимания. Он был напряжен, и это чувствовалось по его вздрагивающим рукам и нервному лицу.

— Нехорошая вещь случилась, Мусса, и ты должен ее исправить, — сказал родственник, положив дрожащие руки на колени. Его лицо стало еще более нервным, он шумно вздохнул расширившимися ноздрями и произнес, словно вытолкнул из себя камень: — Казбека изнасиловали.

— Как изнасиловали? — оторопело спросил Мусса и даже привстал с дивана. От слов родственника его словно пронзило током.

— В колонии изнасиловали. В той, что рядом с этим городом.

— Как он туда попал?

— Связался с русским шакалом. Шли вечером по улице. Девчонку встретили. Шакал затащил ее в кусты, насиловать начал.

— А Казбек?

— Казбек тоже насиловал. А потом шакал задушил ее, чтобы свидетелей не было. Телефон забрал, цепочку золотую. По телефону их и нашли.

— Когда это случилось?

— В прошлом году.

— Что же ты только сейчас мне об этом говоришь?

— Я думал, ты знаешь. Ты все должен знать.

— А откуда ты узнал, что Казбека изнасиловали?

— По телефону звонил. Кричал в телефон. Плакал, наверно.

— В колонии заключенным уже телефоны дают? — спросил, удивившись, Джабраилов.

— Не знаю. Я там не был. Может, попросил у кого.

Весть была ошеломляющей. Горцы сидели в тюрьме чаще всего за драки, связанные с убийствами, но до сих пор никто никогда их там еще не насиловал. Это был вызов, несравнимый по своим эмоциональным последствиям с тем, что произошло в деревне. Там сожгли машину, проще говоря, кусок железа. А здесь надругались над живым соплеменником. В голове Джабраилова сразу стала возникать целая вереница вопросов. Первый и самый главный — кто это сделал? Люди, совершившие это, должны умереть, и они умрут. Здесь не может быть никаких сомнений. Но их надо еще вычислить. Второй, не менее важный вопрос, — почему это случилось именно сейчас? Ведь Казбек сидит в тюрьме не первый день, надругаться над ним можно было давно. Несомненно, что насилие связано с каким-то другим событием. С каким именно? Это тоже надо разгадать потому, что иначе не избежать может быть еще больших неприятностей. Джабраилов почувствовал, как у него заныло под ложечкой.

— Что еще ты хочешь мне сказать? — спросил Джабраилов родственника.

— Сулейман женится.

— Какой Сулейман?

— Мой брат младший. Ты разве забыл?

— У тебя сколько братьев? Четверо?

— Пять. И две сестры.

— Ты когда домой едешь?

— Завтра самолетом хочу лететь.

— Зайди ко мне сегодня вечером. В восемь часов. Я брату денег на свадьбу дам.

— А что с Казбеком будет? Что я дома скажу?

— Если сегодня узнаю, вечером тебе расскажу. А сейчас извини, у меня дел много. И про Казбека буду узнавать. Не обижайся, брат. Жизнь у меня такая.

Джабраилов поднялся с дивана, проводил родственника до дверей. В приемной вместе с телохранителем сидел начальник службы безопасности Семен Лобков. Джабраилов кивком головы пригласил его к себе.

Лобков — маленький, юркий, с глубоко спрятанными холодными глазами, в которых никогда не отражались никакие эмоции, прошел к столу и молча сел за небольшой приставной столик. Положил на него руки и, повернувшись, уставился на Джабраилова. Он заранее чувствовал, когда хозяин собирался говорить ему что-то важное и внутренне собирался, чтобы не пропустить ни одного слова. В том, что разговор будет именно таким, не было никаких сомнений. Так рано Джабраилов вызывал к себе Лобкова только в особых случаях.

— Что у тебя есть по Глушко? — спросил Джабраилов, тяжело опускаясь в кресло. Последние новости придавили его своей тяжестью.

— У меня есть все. А что вас интересует?

— Глушко встал поперек нашего бизнеса. Я думал, это от непонимания. Но он все прекрасно понимает, и все делает преднамеренно. Если мы не разберемся с ним, над нами нависнет серьезная угроза.

Лобков промолчал, давая понять хозяину, что хочет выслушать его до конца. Тот встал, подошел к холодильнику, достал бутылку минеральной воды и, показав на нее Лобкову, спросил:

— Будешь?

Лобков отрицательно покачал головой. Джабраилов налил воды в стакан, выпил, поставил бутылку назад и снова сел на свое место за стол.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он, опустив глаза и отвернувшись от Лобкова, — но Миша Глушко зашел слишком далеко. Если мы не уберем его, понесем огромные невосполнимые потери. Потребуется много времени, чтобы потом прийти в себя. Ты куда собираешься нынче в отпуск? — неожиданно перевел разговор на другую тему Джабраилов. Он всегда делал так, когда собеседнику требовалось время обдумать то, что было сказано до этого.

— На Мальорку.

— С женой