он взял для первого раза. Но ему так хотелось побыстрее набрать хорошую физическую форму, при которой тело, не замечая нагрузок, становится невесомым. А от этого и на душе светлее.

Одновременно с этим он думал о себе и своих товарищах по оружию. Чувство несправедливости, словно заноза, сидело в сердце каждого из них. Не заслужили они того, чтобы быть выброшенными на улицу и оказаться на ней словно бездомные собаки. Это чувство жгло, распаляя душу и у самого Беспалова. Снова вспомнилась медсестра Валя и молоденький солдат из его группы, в истерике пинавший убитого боевика. Солдата звали Алексей Егоршев, в армию его призвали из подмосковного Орехово-Зуево. Зверство бандитов останется в его душе на всю жизнь. А сама душа станет изуродованной потому, что самыми страшными ночами к нему во сне будет приходить убитая Валя и просить об отмщении. Она и к Беспалову неоднократно приходила. «Интересно, жив ли Егоршев? — подумал Беспалов. — Меня ранило, а он остался дослуживать свой срок в горах. И, если жив, то чем занимается? Неужели тоже оказался на улице, как и мы?»

И еще Беспалов подумал о том, что теперь он накрепко связан с Джабраиловым. Сам себя повязал с ним, когда поджег джип на деревенской улице. Джабраилов никогда не простит унижения соплеменников. В лучшем случае подожжет дом Миронова, в худшем — спалит всю деревню. Сделать это нетрудно. В этом году в Сибири вот уже два месяца не выпало ни одного дождя, а жара стоит несусветная. В ветреный день стоит поджечь один дом, и от него запылает вся деревня. В сибирских селениях все жилье сплошь деревянное. В такую погоду оно вспыхнет, как порох. На службе у Джабраилова одни головорезы. Им что убить человека, что сжечь село ничего не стоит. Беспалов насмотрелся на них в горах Кавказа. Конечно, и среди горцев порядочных людей немало. Таких, как старик Зелимхан, внучку которого ходил спасать Беспалов. Но этих Джабраилов к себе не берет, да они и не пойдут к нему. Они в своем селении землю обихаживают, сады разводят, детей растят. Каждая копейка дается им нелегким трудом, они знают ей цену. И хорошо знают цену человеческой жизни. Трудящийся человек никогда не станет головорезом.

С соседней сосны раздалось цоканье, и Беспалов поднял голову. Высоко на ветке сидела белка и настороженно разглядывала его. Ее пушистый, с рыжеватым отливом хвост лежал на спине, маленькие ушки с кисточками темных волос торчали над головой. Время от времени белка нервно подергивала хвостом и цокала. Она пыталась отгадать намерения стоявшего под деревом человека. Зверек был симпатичным, и Беспалов с любопытством рассматривал его. Но белке надоело человеческое внимание. Она перескочила на ветку повыше, потом забралась на самую вершину сосны и перепрыгнула на соседнее дерево. Беспалов пытался разглядеть ее на нем, но белку скрывали разлапистые ветки, с дерева раздавалось только цоканье. Белка снова была недовольна чем-то. Потом она затихла, очевидно, удалившись в глубь леса.

Вскоре на просеке показалась вся группа бывших солдат, бежавших неторопливой трусцой. Первым был Глебов, замыкал цепочку Елагин. Глядя на них, Беспалов снова почувствовал себя командиром. Теперь он знал: никто не сможет тронуть кого-либо из них даже пальцем. В том числе и Джабраилов. Теперь они живут по правилу: один за всех и все за одного. Ребята побывали в таких переделках, что им не страшен даже черт. Они знают все — и боевое искусство, и снайперскую стрельбу, и подрывное дело. Таким ребятам нет цены. Как нет задачи, которую бы они не решили. Им надо лишь немного набрать физическую форму. Особенно Биденко и конечно же самому Беспалову. Но форма дело наживное, через неделю все ребята будут в порядке.

— Ну что, командир, на первый раз хватит? — спросил Елагин, когда группа поравнялась с Беспаловым.

— Думаю, что да, — ответил Беспалов, еще раз отмечая хорошую физическую форму старшего лейтенанта.

Елагин дышал ровно, его лицо немного раскраснелось, глаза были веселыми. Пятикилометровая пробежка оказалась для него не более, чем забавой. Таким же спокойным выглядел и Ушаков. Он был самым молчаливым из всех, в разговор никогда не вступал первым, больше слушал, что скажут другие. Ушаков был крупным, коренастым парнем с широкими, как лопаты, ладонями. Когда он сжимал их в кулаки, они походили на пудовые гири. Он молча остановился около Беспалова, ожидая, что тот скажет дальше.

Из всей группы выпадал один Биденко. Он тяжело дышал, по его лицу стекали капельки пота.

— Устали? — спросил Беспалов.

— Это потому, что первый раз, — сказал Биденко, нервно втягивая воздух дрожащими ноздрями. — Надо привести в порядок дыхание. К концу недели все будет в норме, товарищ капитан.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Беспалов. — Три минуты отдыха — и расходимся по домам. Из леса выходим по одному с интервалом в четыре минуты. Завтра встречаемся здесь же, в это время.

Возвратившись на квартиру, Беспалов принял душ, позавтракал и стал размышлять об операции. Его интересовали люди, с которыми предстояло столкнуться. Он уже навел о них кое-какие справки.

Председатель правления банка Григорий Наумович Хавкин до распада Советского Союза и прихода к власти в России Ельцина был фарцовщиком. Через своих знакомых, таких же, как он, доставал со складов магазинов джинсы и перепродавал их в основном студентам. Джинсы в то время были среди молодежи в особой моде, а достать их легально не представлялось возможным. Сейчас это называется бизнесом, в советские времена подобные операции считались спекуляцией. Но Гриша счастливо избегал контактов с правоохранительными органами. Спекулируя джинсами, слишком богатым он не стал, но на необходимые нужды денег всегда имел в достатке.

Во время президентства Ельцина Гриша открыл пункт обмена валюты. Через туристическое бюро скупал доллары и марки у приезжающих в город иностранцев и с очень большой выгодой перепродавал их за рубли в своем обменном пункте. Это было уже легально, такая деятельность поощрялась властями. Бизнес Гриши рос как на дрожжах, вслед за первым он открыл еще несколько пунктов обмена валюты. Деньги надо было где-то хранить и пускать в оборот, поэтому Гриша основал свой банк, назвав его «Доверие». Но к этому времени вкус к деньгам проявили и другие люди. Появилось много обиженных. В первую очередь среди высших чиновников, оттертых от финансовых потоков более шустрыми, наподобие Гриши, людьми, и силовиков, всегда стоявших на страже народного богатства и вдруг осознавших, что их средь бела дня обобрали все те же шустряки. Банки стали переходить под контроль высших чиновников и бывших силовиков, а те, кто