– Однако для вас существует жизнь духа.

– О, не знаю, не знаю. Даже не понимаю, что бы это могло означать.

– Вы слишком красивы, чтобы у вас не было никакой духовной жизни.

Еще до того, как он выговорил эти слова, Пенелопа совершенно четко и недвусмысленно поняла, что у него на уме – что было у него на уме, когда она вошла в кафе, и даже что было у него на уме, когда они столкнулись в магазине «Хиллз», когда он купил буханку темного хлеба. Возможно, он это выдавал жестами, но до сей минуты она не сознавала, что видит, не понимала, что это такое. Их взгляды встретились, и глазами она дала ему понять, что ей ясны его подспудные намерения. Она спохватилась, пожалела, что выдала себя, однако в то же время была довольна: ее не покоробил сам факт, что он ее возжелал. За последние годы за нею не раз пытались ухаживать, но она отражала любые авансы. Друзей среди мужчин у нее было немало, но всем приходилось мириться с невидимой границей, которую она прочертила, как бы говоря: вот до сих пор – пожалуйста, а дальше – ни-ни Однако этот вкрадчивый мужчина, которому на вид лет пятьдесят пять – примерно как ей самой, – что ж ему возможно, удастся нейтрализовать ее оборону, если конечно, он правильно поведет наступательную кампанию…

Она удивилась, как восторгает ее эта перспектива. И даже возбуждает.

А Стивен, решив, что атака его преждевременна, тут же забил отбой. И сказал, что с его стороны было совершенной дерзостью выведывать обстоятельства ее духовной жизни. Он прикрывал свое отступление попытками дать определение самому этому понятию:

– Что мы имеем в виду, говоря о «жизни духа»? В моем случае это означает, что меня беспокоят собственные недостатки, а все они на вид неразрывно связаны с… ну, назовем это человечностью, если она вообще существует…

– Разумеется, она существует, Стивен. – Назвав его по имени, она намекнула, что отступление его совершенно не должно быть долгим или необратимым. – Явно существует, – продолжала она. – Я сама без конца страдаю именно от человечности…

И она улыбнулась. Он потягивал кофе.

– Ах, если бы я мог облегчить ваши страдания, – заметил он, помолчал и, смело улыбаясь ей, добавил: – А не усугубить их предложением войти в состав нашей комиссии.

Она не хотела продолжать разговор в таком тоне и поинтересовалась, какую роль он хотел бы ей поручить.

– Дел у нас немало, – сказал он. – Прежде всего надо переговорить со священником. Нужно одобрение отца Робина. Я ему написал особое обращение. Надо всем в деревне разъяснить, какие у нас намерения, чтобы люди поддержали нас, хотя бы эмоционально, или же, если такое возможно, с энтузиазмом. Надо привлечь как можно больше народу. Нужно, разумеется, собрать средства, пригласить в комиссию еще людей – пусть будет максимум человек шесть, так? И надо решить, как именно мы отметим это событие. Может, пригласить на весь день симфонический оркестр? Вы любите музыку?

– Шостаковича. И Вагнера. Отдельные вещи у Вагнера мне невероятно нравятся.

– А что именно?

А вдруг Вагнер ему претит, подумала Пенелопа.

– По-моему, у него совершенно божественная прелюдия к «Лоэнгрину». Такая лиричность, такая тонкость чувствам Но… не важно, не в том дело. Расскажите еще: а где будут проходить торжества?

– Одни в самой церкви, а другие, пожалуй, в здании начальной школы. Я подумал, мы могли бы на весь день перекрыть главную улицу, если местные власти разрешат. Праздник будет прямо на улице, под открытым небом, а под конец фейерверк. Надо выбрать, конечно, ясный день, чтобы погода не подвела.

– А деньги откуда брать?

– О-о, деньги… Придется, видимо, обойти всех с кружкой для пожертвований.

– Вы и об этом уже подумали. А вы решительный человек.

Он взглянул на нее невесело.

– Увы, нет. В этом, может, и решительный, а вообще… куда там! Отнюдь нет, это моя большая слабость. Одна из многих.

Она кивнула, довольная тем, что он доверился ей, хотя в первом приливе чувств не обратила внимания на то, что он на самом деле имел в виду.

И тут же они увлеклись беседой, которую не смогли прервать даже булочки с кремом.

Стивен накрыл руку Пенелопы своей и, лучась от счастья, сказал: он знал, что на нее можно рассчитывать.

Она не отняла руки и задала последний вопрос:

– А какую роль будет играть ваша жена?

– Шэрон никак этим не интересуется, – ответил он.

Но чем именно «этим», не без внутреннего волнения спросила себя Пенелопа.

Напевая себе под нос, Андреа Ридли убрала кухню и собралась отнести Шэрон Боксбаум поднос с чашкой «Эрл Грея». Андреа работала в Особняке только до одиннадцати: после она собственным ключом отпирала заднюю дверь и шла домой, обиходить мужа, который уже не вставал с постели.

Но прежде, чем подать чай Шэрон, Андреа отнесла кружку кофе по задней лестнице и легонько постучала в дверь Руперта Боксбаума. Он пригласил ее войти, гостеприимно улыбаясь. Руперт был уменьшенной, жилистой копией собственного отца, только отрастил длинные волосы. Кроме порванных джинсов на нем была футболка с надписью «Кругом лишь хуета хует». Дома Руперт ходил босиком. Сейчас он музицировал, что-то сочиняя на электронной клавиатуре.

– Спасибо, Андреа, – сказал он. – Вы мой единственный друг…

Она игриво стрельнула глазами:

– А я слышала, у тебя еще одна подружка объявилась.

Он тут же покраснел:

– О чем вы?

– Да та же, кого и мой сынок навещал.

– Простите, Андреа, видит бог, не понимаю, о чем вы, – сказал он, хотя его лицо выражало прямо противоположное.

– А пробежка в полночь на горку?…

– Так это же чтобы форму не потерять, – заявил было он, но тут же, сообразив, что слова его с подтекстом расхохотался: – Черт возьми! Ладно, только отцу не говорите.

– Кто? Я? – отмахнулась Андреа. – Просто я подумала, не выпьешь ли ты кофе, пока я не ушла.

И она ласково улыбнулась юноше. Он всегда был с нею так вежлив. И даже его бунт против родительской власти получался куда обходительнее, чем у Дуэйна, подумала она с горечью.

– Кофе? Спасибо! – сказал он. – Я собрался написать песню под названием «Андреа и мечты». Как вы к этому отнесетесь?

– Буду очень признательна, если только не придется исполнять.

Они поболтали еще немного, и потом она сошла вниз, взять поднос с чаем и отнести его в библиотеку. Там на диване, поджав ноги, сидела Шэрон, а у нее на коленях почивал Бинго. Шэрон читала книжку в мягкой обложке и курила. Волосы у нее были непричесаны, она не успела даже накраситься.

– Очень признательна вам, Андреа, спасибо. Сейчас выпью. Такая дурацкая книга попалась. Она мне на самом деле совершенно наскучила.