Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тот задумчиво кивнул.
— Спасибо. — Не выпуская ребенка, девушка принялась отряхивать пыль с ее розовато-лилового платья. — А теперь, — продолжила она, обращаясь к девочке, — будь добра сказать, что за животное твой Пушок. Потом мы отправимся на поиски.
— Он кот! — воинственно задрав подбородок, заявила Ноэль с мятежным блеском в глазах. — Паршивый кот!
— Отлично. Теперь я знаю, кого искать. — Ничуть не шокированная выражениями малышки, девушка деловито кивнула. Затем, держа Ноэль на одной руке, подошла к карете, присела и заглянула под колеса. — Он желтовато-коричневый?
— Да. — Ноэль попыталась вырваться. — Ты его видишь? Он там?
— Там. Жив и невредим. Удивительно счастливый кот. — Спасительница посмотрела в лицо брыкающейся девочке. — Предлагаю сделку. Если пообещаешь вернуться на ту кучу листьев, где ты играла, я достану Пушка. Но если ты снова убежишь на улицу, я за Пушка не отвечаю. Договорились?
Ноэль посмотрела на девушку как на сумасшедшую.
— Ты слышала, что я сказала? Пушок паршивый!
— Слышала. Ну так что, договорились?
Последовал медленный удивленный кивок.
— Да.
— Вот и хорошо. — Девушка поставила Ноэль на землю и слегка подтолкнула. — Ступай.
Ноэль побежала на траву. Ее спасительница довольно улыбнулась, заправила за уши непокорные каштановые пряди и без всяких церемоний опустилась на колени. Затем осторожно залезла под карету, предусмотрительно держась подальше от колес — на случай, если лошади дернут. Наконец она остановилась и стала шарить под повозкой.
Через считанные секунды из-под кареты появился Пушок, схваченный за шкирку твердой рукой.
— Замечательно, — с улыбкой сказала девушка. Но когда она увидела бегущую навстречу Ноэль, улыбка тут же исчезла. — Стой! Мы договорились, что ты останешься на лужайке. Еще один шаг, и Пушок снова отправится под карету.
Ноэль остановилась как вкопанная. Улыбка вернулась на место.
— Чудесно. Обожаю людей, которые держат слово. — Девушка обернулась к кучеру: — Спасибо, сэр. Можете продолжать путь.
Возница вытер лоб грязным платком.
— Благодарю вас, — прохрипел он.
— Нет, это я благодарю вас, сэр. — Она помахала ему рукой и направилась к Ноэль.
Шум удаляющейся кареты вывел Эрика из состояния паралича. Внутри поднялась волна ярости. Он шагнул к дороге как раз в тот момент, когда спасительница Ноэль сунула Пушка в руки девочки.
— Вот и мы! — весело сказала она. — Пушок пережил приключение без всякого вреда для себя.
Ноэль схватила своего любимца. Ее глаза по-прежнему были круглыми и недоверчивыми.
— Меня зовут Бриджит, — представилась девушка и погладила Пушка по драной голове. — А тебя?
Последовало секундное молчание, после которого прозвучало:
— Ноэль.
— Ну, Ноэль, ноги у тебя быстрые, поэтому я не сомневаюсь, что под карету ты не попала бы. Но вот Пушок… Ради него я советую тебе на будущее быть осторожнее.
— Я постараюсь. — Ноэль подняла глаза и увидела устремившегося к ней дядю. — Сейчас мне дадут вз…бычку.
Бриджит перестала улыбаться.
— Это кто же собирается устроить тебе… — Тут она тоже заметила нависшего над ними Эрика и прикусила язык.
— Ноэль, я велел тебе не выходить за церковную ограду! — прогремел он. — Какого черта ты делала на середине улицы?
Ноэль бросила на него осуждающий взгляд.
— Второй раз за утро, — провозгласила она. — Дядя, я думаю, тебе лучше не поминать дьявола. Даже у Господа есть предел терпению.
Спасительница Ноэль издала сдавленный звук, безуспешно пытаясь сдержать смешок.
— Вы настолько дерзки и безрассудны, чтобы смеяться над чужой бедой? — зарычал он, давая выход гневу.
К изумлению Эрика, незнакомка вздернула подбородок, ничуть не испуганная его яростью.
— Безрассудна? О нет, лорд Фаррингтон. И не дерзка — по крайней мере, в обычном значении этого слова. Однако в данном случае должна признаться, что нахожу замечание Ноэль забавным по форме, но верным по содержанию.
Гнев сменился удивлением. Брови Эрика сошлись на переносице.
— Вы знаете, кто я такой?
— Да.
— Откуда?
— У меня хорошая память, милорд. А пять лет не такой уж долгий срок. Хотя ваша внешность слегка изменилась, — сказала девушка, посмотрев на его небритые щеки и нестриженые волосы, — в целом она осталась той же.
— Я вас не помню.
Последовала все та же неотразимая улыбка.
— Это естественно.
Эрик придирчиво осмотрел ее.
— Раз уж вы знаете, кто я такой, то вам должно быть известно и мое темное прошлое, и мое затворничество.
— О да, я знакома с вашей репутацией.
— И тем не менее вы не боитесь меня?
— Нет, милорд, не боюсь.
— Почему?
Лукавые искорки, загоревшиеся в глазах девушки, сделали их золотисто-карими.
— Наверное, по глупости. Видите ли, последние полтора года я учила детей — две дюжины сорванцов от четырех до четырнадцати лет — и теперь меня трудно чем-нибудь удивить или напугать. Даже такому отъявленному злодею, как вы.
— Бриджит! — прервал ее тревожный голос викария, наконец добравшегося до дороги. — Ты цела? — Старик взял ее руки и стиснул их в ладони.
— Да, дедушка, — мягко заверила она. — Вся в пыли, растрепана, но цела. — Бриджит потерла испачканную щеку. — Как и Ноэль с Пушком.
Дедушка? Эрик посмотрел на ее лицо и наконец вспомнил.
Малышка с копной темных волос, не отходящая от викария во время церковной службы. Худенькая девочка в поношенном платье, одаривающая мелочью и сладостями приходских ребятишек, расходящихся после рождественской мессы. Гадкий утенок, застенчиво улыбающийся ему, Эрику, при встречах на улице и смотрящий на Лайзу, как на ангела. Внучка викария. Сколько было этой девочке, когда он видел ее в последний раз? Двенадцать. В крайнем случае, тринадцать.
Что ж, с тех пор прошло пять лет. Худенькой девочки и гадкого утенка больше не было. Вернее, в стоявшей перед ним вполне сложившейся девушке с носом, испачканным пылью, сохранялось некоторое сходство с прежним ребенком. Стройная, маленькая, с гривой каштановых волос, она была ростом ему по грудь. Черты ее лица тоже были смутно знакомыми, особенно нежный подбородок, аккуратный носик и широкие точеные скулы. Ее манера одеваться, вызванная бедностью, тоже не изменилась: синее платье, покрытое свежей грязью, было таким же простеньким и поношенным, как прежние наряды.
И все же Эрик, продолжавший свой придирчивый осмотр, должен был признать, что вылинявший затрапезный наряд не мог скрыть великолепные формы, полностью отсутствовавшие пять лет назад и вопиюще противоречившие поведению девчонки-сорванца, свидетелем которого он только что был.