— Не убедительно, — покачал головою Ашот.

— Извольте, если это не убедительно, имеется немало других доказательств. Я, простите, привел в пример не самое существенное. Давайте продолжим, — предложил Подорожник.

— Что ж, если вам есть о чем сказать, я послушаю.

— Спасибо, что уважили, — сверкнули смехом из-под очков глаза Якова. Он подвинул поближе к гостям пузатый раскалившийся чайник и, указав на стаканы и сахар, жестом попросил не медлить. — Я вам, Ашот Суренович, говорил, что занимаюсь фауной и флорой тайги. Значит, доказательств у меня много. Вот возьмем, к примеру, муравьев. Не знаю, хорошо ли знаком вам этот вид насекомых. Но только и они в данном случае опровергают наличие на этой площади нефти.

— Как? Эти тоже опровергают? — поперхнулся чаем Ашот.

— И они. Все дело в том, что по чистоплотности муравьев трудно даже сравнить с каким бы то ни было другим видом насекомых. И селятся они лишь в сухих и солнечных местах. Вокруг муравейника, смею заметить, на много километров вокруг — идеальный порядок поддерживается постоянно. Муравьи — работяги. Но в занятости своей никогда не уклоняются от предназначения холить и беречь тайгу, давшую им пропитание и кров. Вот этой порядочности, как вы изволите выражаться — козявочной, нам не грех было бы поучиться. Муравьи тайге как воздух нужны. Каждый гнилой листок подберут, положат около муравейника. Чтоб к зиме было от него тепло в их домике. Так вот, они никогда не селятся вблизи городов. Если это настоящие таежные муравьи. Все дело в том, что запахов города не переносят. Гибнут от них. А в тайге выбирают лучшие места. Где и земля, и воздух свежестью таежной пропитаны. А чуть откуда запах нежелательный появится, они его за много километров чуют, тут же в другое место сбегут. Подальше от опасности. Не селятся муравьи на болотах и в сырых местах. И, кстати, на зиму далеко в землю уходят. На целых пять метров. Глубже и надежнее медведя от холодов спасаются. И уж, скажу вам точно, никогда не приживется таежный муравей там, где есть нефть. Он не потерпит не только ее соседства, но и отдаленного залегания в нескольких километрах. Муравей — самое неуживчивое насекомое. Не может соседствовать рядом с человеческим жильем. Как чистюля. Не станет откладывать яички там, где есть запах бензина, а он составляет основу нефти. Не так ли? Жуки — могут. Но не муравей. И все, что хорошо людям, буквально противопоказано таежному муравью. Он начинает болеть в истинном смысле этого слова, если мимо его муравейника даже просто пройдет человек. К тому же эти визиты людей тоже бывают разными. Часто человек приходит в тайгу злым. Топает так, что муравьи за километр беду слышат. Но дом оставить не могут. Лезут на деревья. И если злой человек начнет из куража раскидывать их жилище, муравьи падают на человека с дерева. Кусают его нещадно. До крови и зуда. Так-то вот! Но я немного отвлекся. Короче, появление человека для муравья — фактор случайности, запах же нефти — явление постоянное. На этой площади зимуют несколько муравейников. И, поверьте, будь здесь нефть — их не было бы. Не соседи они.

— Много ваши насекомые понимают! Вы говорите о пяти метрах глубины, а мы изучаем пласты на полторы, две тысячи метров. Что вы мне на это скажете? Или и туда, в неолит, может попасть ваш нынешний муравей?

— От вас он и в неолит сбежит. Да только приходится ему жить рядом с нами. К нашему счастью. Но если и это не убеждает, обратимся к растительному миру. И вы, и я замечали, что на сопках, где находится уголь, никогда не растут деревья. Я не говорю о кустарниках, сахалинском бамбуке и прочем, имея в виду настоящие таежные деревья. Их вы никогда не увидите и там, где имеется залегание серы. Все дело в том, что не только воздух вокруг отравлен серой, но и сама земля бедна питательными солями. Не за что жизни зацепиться. А если и укрепится дерево случайно, то растет тощим, горбатым, уродливым. Жалким, одним словом. А все от плохой, голодной жизни на угле рахитом становится дерево, как и вблизи залегания серы. Вот также и с нефтью. Бензин отравляет питательную среду. И корневая система дерева не может удержать на себе полнокровную ель или березу. Отравлена утроба земли не только бензином, но и газами, которые содержатся в нефти и выходят к поверхностным слоям под воздействием давления на них пластов, тех же грунтовых вод. Вот и губят эти самые газы растительность над залеганием нефти. Потому там не только ни одного путевого дерева нет, но и ни одной серьезной птицы. Ни одна куропатка гнезда не совьет, яиц не отложит. А здесь, вы видите, какой лес стоит! Не обнять и втроем одного ствола. А уж ель не из приживчивых. Капризная дама. Пока приживется

— сколько раз переболеет! Сколько хлопот доставит леснику да и себе самой. А корневая система у нее знаете какая? Тут уж не пять метров вглубь, а все пятнадцать вот у такой красавицы! И они здесь — одна в одну. Чаща целая! Сплошной естественный массив! Какая тут нефть может быть? Не то вы ищете! И не там! Жаль только, что красоту бесценную эту губите понапрасну, — тяжело вздохнул Подорожник.

— А где ж, по-вашему, нам тогда искать ее нужно, нефть эту, чтоб и по-нашему все сходилось, и дровам не мешать? — съязвил Ашот.

— Не по-вашему и нашему, а по наблюдениям. Сопоставьте этот участок и те площади, где вы ранее находили нефть. Это обязательно были «лысые» участки. И если имелись там деревья, то с поверхностной корневой системой. Уверен, что там рос лишь стланик, самый неприхотливый. Замечу, что из живности на тех площадях имелись лишь лисы и зайцы. Звери не очень разборчивые. Им все равно, где обитать. Лишь бы кустарник имелся и корма хватало. Они на одном месте долго не живут. Да и как живут? Все на бегу, на скаку, словно геологи. К одному месту они биологически не привязаны. Потому в глухой тайге им места нет. Ну, еще мыши. Они любят запахи отбросов. Более примитивные, чем тот же медведь. Легко свыкаются и с запахами нефти. Там, где тление, гниение — там и мыши. Но опять же — тут их нет. Разве только случайно забегут. Ибо здесь, повторяю, тайга здоровая. Да еще вычищенная теми же муравьями. А мыши входят в меню тех же лис. Вот вам и надо все это учитывать. Чтобы поиск вести более осмысленно. Есть еще и другие признаки, о которых я не рассказал. Нефть — не золото, ее найти проще. Сама природа пальцем укажет. Где увидите изболевшееся место, там и ищите этот двигатель химии, свой клад и отраду. Может, еще одно добро от того будет. Как выкачаете нефть, так лес в том месте болеть перестанет. От альянса биологии и геологии, как двух наук, но не разобщенных — двойная польза будет.

— Что ж, кое-что звучит убедительно. Но это — лишь кое-что. Далеко не все. И многое из сказанного вами — либо плод вашей собственной фантазии, либо заимствованный вымысел. Выбирайте, что вам больше по вкусу. Но геологи, уверен, никогда с этими умозаключениями не согласятся. И дело вот в чем. Вы говорите, что медведи отрицают наличие нефти в пластах на этой площади. Но такое утверждение, простите за грубость, это кондовый бред старика с разыгравшимся воображением. Вы же — ученый! А говорите языком дремучего лесника. Проснитесь, уважаемый! Мы живем в двадцатом веке! Во второй его половине! Да нам уже сегодня помогает аэроразведка. А завтра это будет делать косморазведка! Да, сейчас мы еще вынуждены в поисках нефти применять сейсмические взрывы. Прослушивая с их помощью пласты, как еще недавно врач простукивал грудь человека. Но как тот же врач сегодня предпочитает пользоваться рентгенографией, так и мы скоро будем видеть сквозь толщу земли. Видеть, где залегает нефть. Но приборами, а не глазами ваших муравьев. Тогда не понадобятся взрывы. И ваши медведи смогут спокойно спать в берлогах. Но это — в будущем. А сейчас, извините, придется вашей флоре и фауне как-то нас терпеть. Да и ничего с ними особого не случится, поверьте. Ведь даже с вашей точки зрения, биолога — все в природе находится в гармонии. Не так ли? Идем дальше: и нефть, и медведь — порождения земли. И вот я ловлю вас на противоречиях, на которых вы построили порочный круг своих выводов. Как же может быть, чтобы одно порождение природы могло быть враждебным, даже губительным для другого? Тем более что оба они — в одной тайге! А вы утверждаете, что медведь не станет рыть берлогу там, где на глубине двух-трех километров залегает нефть. Из-за запаха газа. Да этот запах даже при бурении не могут уловить самые чувствительные приборы. Мы, даже достигнув забойной глубины скважины, не всегда можем с уверенностью сказать — получим ли из нее нефть. Покуда не про-перфарируем ствол скважины и не сделаем откачку. И все же заменять приборы медведями мы не будем. Кстати, зря вы их идеализируете! К нам на буровые столько медведей повадилось, что не знаем, как от них отделаться! Продукты воруют. А привыкнув к людям, даже на буровые площадки приходят. И ничего. Одного, это уж на моих глазах, во время испытаний нефтью окатило. Так его потом вся буровая бригада из брандспойта отмывала. С мылом! Отряхнулся медведь тот. И спокойненько в будку потрусил. Там ему сгущенки дали вместо премиальных. А сколько ваших медведей живет в Охе, в квартирах у геологов! А по отрядам? Счету нет. Уж не буду упоминать о горностаях. Они в каждой будке вместе с нами путешествуют. Уже много лет. В наших шапках не одно потомство вырастили. Как же им нефть мешает?