Иметь такого человека во врагах — страшно лично для меня.

А в мужьях?

Мой потрясающий выбор. Такая типичная моя жизнь!

— Я даю тебе ровно минуту на раздумья, Маргаритка, — Ветров отодвигается от меня настолько резко, что это даже становится для меня неожиданностью, — минуту. Два варианта действий. Первый, хороший — ты садишься в мою машину и с этой секунды мы больше не возвращаемся к этому разговору. Ты прекращаешь бегать и ломаться, а я — забуду это твое «не хочу» и «не согласна», хотя для меня это — большой подвиг. Или… Ты ерепенишься, уходишь к тетке. Я уезжаю и берусь за тебя всерьез. Ты этого хочешь?

Мои пальцы цепляются за какой-то выщербленный кирпич. Какая жалость, что я не могу вырвать его из стены.

— Вы мне угрожаете? — произношу едва дыша. Не могу поверить. Хотя нет, могу. Просто пытаюсь поверить, что это не со мной.

— Я предоставляю выбор, — холодно роняет мужчина, — и твое время на принятие решения уже пошло.

— Почему я? — спрашивает она.

Господи, какой же наивный мне попался Цветочек. Лишнее подтверждение тому, что то, что с ней было — не было добровольным ни с одной стороны. Будь это её выбор, она бы не задавалась настолько идиотскими вопросами.

Потому что я тебя хочу, дрянная ты девчонка.

Так хочу, что хочется придушить за один только этот чертов звонок Скворецкому.

И хочется выжечь где-нибудь у тебя на коже свою фамилию, чтоб все знали, кому именно ты принадлежишь. И точка.

Почему?

Я бы тоже не отказался от внятного ответа на этот вопрос.

Почему ты?

Почему именно на тебя так отчаянно хочется смотреть. Почему твоя жизнь вдруг оказалась мне настолько интересна? Почему ради тебя отменяются встречи, сдвигаются ужины, останавливается мир. У меня. У меня! Да я даже в шестнадцать лет столько не думал об особи женского пола. Про меня же всем все известно, все мои женщины — любовницы, при живой жене — моей работе.

Её пальцы трясет мелкой нескончаемой дрожью. Дрожь идет изнутри. Ну, конечно же, я ж весь из себя такой злобный демон, сейчас возьму и сожру эту долбанутую Маргаритку, не выходя из лифта. А кости выброшу собакам. Парой этажей ниже меня как раз живет какая-то звездень, разводит борзых, вот ей и отдам. Для песиков.

На самом деле я хочу. Сожрать. Содрать с неё шкурку этих идиотских, не стыкующихся между собой тряпок, прожарить до хрустящей корочки и сожрать. Чтоб не задавала идиотских вопросов, не бегала, и желательно — сдалась мне немедленно.

Хотеть не вредно!

— Прекрати трястись. Не на заклание идешь.

Хотя ты-то наверняка уверена в обратном.

Цветочек поднимает глаза, смотрит на меня в упор.

Разумеется, никакого раскаянья в её глазах нет, ни единого грамма. Я и не ожидал. Демон тут я, мне и раскаиваться. Но я эти обязанности лучше кому-нибудь делегирую.

— Еще скажите «ты сама сделала этот выбор», — елейно тянет, — и «никто тебя не заставлял, не угрожал»…

— Что поделать, если по-хорошему верные решения ты принимать не хочешь? — я чуть приподнимаю бровь.

— Купите плетку, — огрызается, — может, тогда я буду соглашаться на все это быстрее?

Детка, как же ты хороша, когда скалишь зубы. Как мне этого не хватало все это время, когда между нами была четкая субординация, и что бы я ни придумывал, моя Маргаритка безропотно терпела и выполняла.

Субординация кончилась, девочка начала бунтовать. Наконец-то началось хоть что-то занятное.

— Интересное предложение, — фыркаю, окидывая Цветочек откровенным взглядом, — но я более консервативен в вопросе обращения с женщиной. Хотя если ты будешь послушной женушкой, могу это обдумать. В рамках поощрения.

Вспыхивает до корней волос. Боже, Маргаритка, прямо как девственница. Ведь знаю, что нет, но это все равно так забавно. Ну, тебе ли, детка, краснеть как институтке от одного только намека, что между нами что-то будет.

Или что? До сих пор смертельно стыдно, что, о боже, ты сломалась и села в мою машину!

Рыдала всю дорогу. Беззвучно, я видел только капельки, стекающие по щеке — она-то сидела ко мне спиной, не желая даже смотреть в мою сторону.

Бесило.

Не она меня бесила, а неуемное желание двинуться к ней и притянуть к себе.

Толку бы не было. Это могло закончиться одной маленькой битвой на заднем сиденье машины. Или кое-кто бы замер, как деревянный истукан, что тоже не особо настраивает на приятный лад.

Да и зачем вообще давать этому ход? Если высока вероятность, что пробиться сквозь её панцирь я просто не успею. Пусть лучше считает меня долбанутым на всю башку, пусть ненавидит. Если ничего не выйдет…

Будет плохо. Но и этот вариант я предусмотрел.

А сейчас — пускай кусается. Это хотя бы весело.

Ну, в те минуты, когда мне не звонит мой знакомый и не спрашивает, какова эта зараза в постели. Это категорически портит мне все — настроение, сон, аппетит, желание церемониться.

— Нотариус приедет теперь только завтра утром, — спокойно роняю я, когда створки лифта разъезжаются в стороны, — и регистратор из ЗАГСа вместе с ним.

Маргаритка спотыкается, в панике оборачиваясь ко мне.

Умная девочка, все правильно поняла.

— Вы же говорили, только через неделю…

Снова «вы». Ну конечно, игры кончились, честно она мне может только выкать. Нет. Ни черта у нас с ней не выйдет. Надеюсь, хоть на ЭКО она потом согласится. Хочется оставить после себя хоть что-то.

Хотя… Нет, должна. Это ведь идеальный вариант, при её недоверчивости к мужикам как явлению. Деньги у неё никто не отнимет, обременять никто не будет.

— Это тебе вместо плетки, Цветочек, — откликаюсь сухо. — Скажи спасибо, что я тебя быстро нашел. Иначе бы отвез прямиком в ЗАГС, чтоб нас прямо сегодня и расписали. А распишут завтра.

Завтра будешь моей, Маргаритка. Хоть и не хочешь.

Проходим в квартиру молча, в режиме «конвоир и заключенный», я слышу, лишь как она жарко дышит за моей спиной. Представляю, какие желания роятся в её голове — повиснуть у меня на шее, сбить с ног, придушить…

— Лучше выспись, Цветочек, завтрашний день будет непростым.

— Как будто вся дальнейшая жизнь будет радужной, — мне не нравится её тон. Как не нравилось мне её такое покорное поведение перед отъездом, так и сейчас… Слишком много безысходности в голосе.

Я её передавил? Кажется, все-таки да. И наверное, я бы проникся к ней сейчас сочувствием, но она сама виновата. Не надо было бегать! Не хочу даже думать о том, как лихорадочно подскочило в груди сердце, когда Рустам мне сообщил о побеге моего Цветочка… И это при том, что я знал, что я её найду, ждал всего этого, но и…