В конечном счете это не имеет значения. Эти двое – мои соперники, и их мотивы для участия в состязании ничего не меняют. Даже если один из них сумеет победить и станет Аресом, он не в большинстве. Чужаки не могут посягнуть на наследный титул, и у них нет шансов заполучить титул Афродиты или Деметры, хотя уже по другим причинам. Мне жаль дурака, который попытается отнять титул у Афины. То же касается и Гермес.

Существует малоизвестное правило насчет убийств, но…

Качаю головой. Не случайно об этом правиле мало известно. Даже если убийство одного из Тринадцати обеспечивает кратчайший путь к титулу, людям хватает ума не пытаться идти этой дорогой. Остальные ополчатся против убийцы с такой яростью, что он не проживет и дня. В интересах каждого действовать по правилам. Попытка совершить переворот в Олимпе – глупая затея.

Я заканчиваю завтрак и откидываюсь на спинку стула, собираясь неспешно попить кофе и насладиться видом, открывающимся из больших окон позади стола. Но едва успеваю услышать шаги, как в столовую входит группа бойцов.

Аталанта идет за кофе, не обращая ни на кого внимания. Гектор слегка морщится, когда видит меня, и встает между мной и Парисом, намереваясь увести брата к столу с едой и дать мне возможность улизнуть. Я со вздохом встаю. Каким же приятным был короткий миг покоя.

Резко останавливаюсь, увидев Ахиллеса и Патрокла. Патрокл, это очаровательное создание, краснеет и многозначительно отводит взгляд, стараясь не смотреть в мою сторону. А Ахиллес, напротив, смотрит мне в глаза с самодовольной ухмылкой. Что ж, теперь все ясно. Они знали, что мне их слышно.

Они хотели, чтобы я их услышала.

«Дураки, вы же не думали, что я покраснею и начну запинаться, как подросток. В эту игру можно играть и втроем».

Ставлю пустую тарелку в раковину и иду к ним, слегка качая бедрами. Патрокл выглядит так, будто пытается сбежать, но Ахиллес обнимает его за плечи, не давая ускользнуть. Прекрасно.

Я держу кружку с кофе обеими руками и мило им улыбаюсь.

–Ахиллес?

Он отвечает мне непринужденной, абсолютно лживой улыбкой.

–Да?

–Когда захочешь в очередной раз пометить территорию, может, просто достанешь член и помочишься ему на ногу? Тогда остальные хотя бы смогут выспаться.– Не обращаю внимания, как Патрокл что-то сбивчиво лепечет, и наклоняюсь вперед, глядя на него с невинностью, которую не ощущаю внутри.– Если только ты не делал это в знак приглашения, но тогда в следующий раз лучше просто скажи.– Говорю достаточно тихо, чтобы наш разговор никто не слышал. В конце концов, все это только между нами.

Он слегка бледнеет.

–Я…

–Хорошего дня.– Я с легкостью выхожу из комнаты. И только повернув за угол, позволяю себе улыбнуться. Нет ничего приятнее, чем эффектно удалиться. К тому же с ними это оказалось проще простого.

Чувство маленькой победы уходит с каждым шагом. Я позволяю себе отвлечься на этих двоих, и это недопустимо. Лучше держаться подальше от остальных бойцов до конца состязаний. Стоило вспомнить об этом до того, как я подшутила над Патроклом и спровоцировала Ахиллеса.

Тренажерный зал оказывается таким, каким я ожидала от Афины. В нем предостаточно гантелей со штангами и новейшего оборудования, которое так и сверкает. Я допиваю кофе и обдумываю варианты. Хочу выплеснуть энергию, но не изматывать себя слишком сильно. Пятикилометровая пробежка едва ли снимет напряжение, но после нее я сделаю небольшую круговую тренировку, которая должна помочь.

Решив, возвращаюсь в свою комнату, чтобы ополоснуть кружку и взять бутылку воды из холодильника. Когда возвращаюсь в зал, он все еще благословенно пуст, и я, не теряя времени, надеваю наушники и встаю на беговую дорожку.

Под конец первых полутора километров мышцы разогреваются, и я начинаю расслабляться. Все пошло не по плану, но ничего страшного. Я всю жизнь подстраиваюсь под чужие желания. Почему же сейчас должно быть иначе?

Конечно, не думала, что Персей пойдет по стопам нашего отца. Он говорил правду, когда сказал, что тоже многим жертвовал, но он забывает, что сам выбрал этот путь. Он не дал мне возможности сделать то же самое. Вместо этого принял решение за меня и ожидает теперь, что я буду марионеткой, которую он дергает за ниточки.

А Эрис? Она должна понимать, что мне известна внутренняя политика Олимпа. Если бы они попросили меня вместо того, чтобы застать врасплох… Я мотаю головой, жалея, что не могу избавиться от этих мыслей. Эрис знала, что я буду возражать и ей придется меня уговаривать, а поэтому решила вообще не разговаривать со мной, а действовать за моей спиной. Не вижу, чтобы она стояла в очереди желающих выйти замуж за незнакомца, но с радостью бросила меня волкам на съеденье.

Боги, семьи хуже моей не придумаешь.

Я увеличиваю скорость беговой дорожки. Пробежала всего пять километров. Могу бежать чуть интенсивнее. Что угодно, лишь бы не думать, как мои брат и сестра решили, что готовы пожертвовать мной ради благосклонности следующего Ареса. Меня не волнуют обещания Персея; при неблагоприятном развитии событий я бы уже пострадала. Месть – не для жертв. Она придумана, чтобы избавить окружающих людей от угрызений совести за то, что не вмешались.

Я не жертва.

Больше нет.

В доме отца я была беспомощна. Мама пыталась помочь, но за свои старания погибла, а отец переключил внимание на другую женщину, другую Геру. Люди шутили, что его Геры, как игрушки, которые он ломает в приступе гнева, а потом с легкостью заменяет новыми. Он бы сделал это снова, если бы не умер. Собирался заполучить Персефону, которая младше меня.

О смерти отца мне сообщил Персей. Я ждала, когда почувствую хоть что-то. Печаль. Вину. Радость. Что угодно. Но лишь ощутила, будто кто-то снял огромный груз с моих плеч. Чудовище в привлекательной маске больше не могло причинить мне боль или контролировать.

Но не ожидала, что брат так увлечется ролью Зевса. Не ожидала, что посадит меня под замок (конечно, для моей же безопасности). Начнет диктовать, какое поведение допустимо, а какое непростительно для члена семейства Касиос.

Не ожидала, что он сделает меня пешкой, которой можно пожертвовать, как собирался сделать отец.

Я увеличиваю скорость на дорожке. Не помогает. Все еще много думаю. Мне не убежать от скелетов, бренчащих в моей голове, но могу вымотать себя, пока они не заснут. Я должна. Черт подери, не могу так жить. Особенно когда настолько близка к свободе, рассеянность означает поражение.

В поле зрения появляется рука. Не успеваю ни подумать, ни дернуться, когда Патрокл нажимает на кнопку и останавливает дорожку. Лента встает, и я вынимаю наушники из ушей.

–Да что с тобой такое, черт возьми?

–Елена, хватит.

Открываю рот, чтобы сказать ему, куда засунуть свое мнение, когда мое внимание привлекают красные цифры. Я пробежала одиннадцать километров, а не пять, в таком темпе, в котором долго бежать не стоит. Я понимаю, что дрожу. Тело покрылось испариной. Каждый вдох отзывается болью в легких. Я бежала все быстрее, но тренировка не должна так проходить.