recte dicitur sensisse»{56} и указывал на взаимную исповедь, как на выход из положения, создающегося в результате отказа от исповеди у грешного клира. Но почему формулировка положений арнольдистов у Дуранда резче обвинений, бросаемых самому Арнольду его врагами? Может быть, это — случайность, но, может быть, и указание на обострение арнольдистских идей после смерти учителя. Пойдем немного далее. Перед нами совершенно катарское положение; точно так же только в связи сучением катаров может быть понято обвинение самого Арнольда, но вероятнее только арнольдистов, в том, что они уклонялись от церкви в учении о крещении младенцев, т. е. отрицали его смысл. Я считаю необходимым особенно подчеркнуть в тексте Дуранда противопоставление baptismus aquae и manus impositio, которое, без всяких сомнений, должно быть возведено к учению катаров. Что-нибудь одно: или Дуранд взвел это обвинение на арнольдистов по ошибке, или, что ввиду свидетельств Оттона и Бонакурза вероятнее, они действительно поддались влиянию катаризма. А в таком случае и в поставленной нами по поводу первого текста Дуранда дилемме следует предпочесть второе решение, т. е. допустить обострение идей Арнольда в среде арнольдистов. Сопоставим это с теми условиями, в которые попали ученики и приверженцы Арнольда после его смерти и особенно в Ломбардии, и с теми выводами, которые выше мы постарались сделать из их нового положения. Арнольдисты, отказавшись от надежды реформировать церковь, стали в непримиримое к ней отношение; отбросив положительное содержание доктрины Арнольда, выдвинули отрицательные ее элементы. И ломбардские настроения могли только усиливать резкость их выступлений, облегчать внутренне логическое развитие их учения, а проповедь катаров способствовать его определенности и принципиальности. Арнольдистам второго поколения яснее и строже рисуется идеал истинной церкви, непереходимою пропастью отделенной от римской. Необходимым качеством служителя церкви должна быть апостольская жизнь, которую ведут сами арнольдисты, лишенные крова, поддерживающие свое существование даже не десятиной, которую соглашался уступить клиру Арнольд. А так как епископы и священники не подражают апостолам, таинства, совершаемые ими, значения не имеют. Но как обойтись без таинств? Возможен двоякий исход: или отвергнуть совершенно церковные таинства, заменяя или не заменяя их другими, или же, исходя из своей моральной чистоты и апостольской жизни, признать за собой право совершать таинства вместо клира. Но в этот самый интересный момент эволюции арнольдистского учения источники наши умолкают. Мы успеваем только заметить, что арнольдисты как будто делают несколько шагов и в ту, и в другую сторону. Они признают за собой — новыми апостолами — власть вязать и разрешать, т. е. право исповеди. Идя по этому пути, они должны бы были достигнуть наиболее крайней формы вальденства. С другой стороны, вышеуказанное отношение их к таинству крещения, и в частности к крещению младенцев, обнаруживая влияние катаризма, позволяет предполагать начала разрушительной критики церковных таинств и появление склонности к замене их другими (manus impositio).

Принимая во внимание не только возможность, но вероятность сделанного сейчас построения, должно с недоверием отнестись к отрицателям существования арнольдистов в первой половине XIII века, не отвергать свидетельства булл во имя критерия, говорящего только о возможном, и не относить указаний Стефана Бурбонского и Дуранда к началу XIII в. Действительно, что мешает допустить существование арнольдистов в эту эпоху? Два соображения: скудость источников и вальденсы. Но для конца XII — начала XIII в. у нас источников не больше, и только сравнительно небольшой промежуток времени от смерти главы секты до Бонакурза не позволяет отвергнуть и его указание путем применяемого к папским буллам толкования. Во-вторых, из других сект в наших источниках ясны более или менее только катары, да вальденсы. О еретиках-гумилиатах, не говоря уже о сектах, известных только по имени, свидетельств не больше, чем об арнольдистах… Об арнольдистах известно мало; этот факт требует объяснения, но не отрицания самого их существования. К тому же не в нем причина скептицизма историографии, а в поднятом Прегером вопросе о происхождении Pauperes Lombardi{57}, который для ученых, увлекшихся им, превратился в вопрос о полном растворении учеников Арнольда в вальденстве. Можно быть уверенным, что не будь этого, арнольдистов предоставили бы их безвестному существованию и не стремились бы сократить их и без того не очень долгую жизнь. Но допустим, что арнольдисты оказали глубокое влияние на итальянских вальденсов (Pauperes Lombardi). Отсюда еще не следует их полное растворение в вальденсах. Для влияния было достаточно и проповеди, самое большее — слияния с «Ломбардскими бедняками» группы арнольдистски настроенных людей.

Но почему же так мало сведений об арнольдистах? Прежде всего потому, что они никогда не достигали силы и значения катаров и вальденсов. И не могли этого достигнуть по самой природе своей. У катаров было свое учение, положительные цели; и разрушительная их работа только готовила почву для возведения на ней стройного здания: разрушая римскую церковь, они пытались из обломков ее воздвигать свою. Была положительная цель и у вальденсов — апостольская деятельность, спасение мира сначала в рамках церкви, потом, когда это стало невозможным, — вне ее. Массы шли за катарами, ожидая спасения от их таинственного consolamentum; шли за вальденсами, группируясь под их руководством для того, чтобы трудовой и по возможности праведной жизнью приблизиться к вечному идеалу, спасти свою грешную душу, у которой не было сил разорвать с миром и делами его. А более самоотверженным натурам открывалась в вальденстве жизнь брата с ясными задачами деятельности и с определенным отношением к церкви; в катаризме — жизнь перфекта, спасшего себя и спасающего других. Арнольдисты отреклись от мира, жили по Евангелию, подражая Христу и апостолам. Это должно было ставить их в представлении масс так же высоко, как катаров или вальденсов. Они не щадили слов для обличения церкви, для доказательства ее падения, глумились над баснею о Даре Константина и противопоставляли Риму церковь святую и апостольскую «без пятна и морщины». И их слова смешивались с хором негодующих голосов, оглашавшим Ломбардию. Но что они могли дать массам? Разрывая с церковью во имя церкви, Арнольд знал к чему идет; знали это и его приверженцы в эпоху героической борьбы с папою и императором. Арнольдисты хотели разрушить церковь для того, чтобы возродить ее, но с учением церкви они не порывали. Они не хотели строить нового храма, о чем мечтали и что пытались делать катары, а надеялись перестроить старый.

А для этого надо было разрушить его до фундамента, и только тогда могла бы начаться созидательная работа. Но в неравном бою арнольдисты были разбиты и рассеяны; вернуться ко вчерашним врагам, как мы знаем, они не могли, осуществить свою мечту еще