Лайам нахмурился, опустив плечи.

– Никто не говорит, что жизнь – легкая штука или справедливая, – продолжала молодая женщина. – Но если ты утратишь способность радоваться, значит, это победит.

– Что «это»?

– Все плохое.

Софи поставила последнюю тарелку в посудомоечную машину и принялась готовить молочный карамельный коктейль: молоко, много карамели и много-много мороженого. Она старалась не смотреть на Лайама. Он сидел, ссутулив плечи, за кухонным столом, причем сидел так уже полчаса. Обычно к этому времени они желали друг другу спокойной ночи и расходились по своим комнатам.

Софи рискнула взглянуть на него. За обедом он был молчалив: несомненно, на него повлияла ее печальная история. Она с трудом верила в то, что рассказала об изнасиловании. Но глаза Лайама были такими теплыми, что женщина очень легко открылась ему.

И она по-прежнему не могла поверить в поцелуй – в этот божественный, потрясший все ее существо, заставивший ее оцепенеть поцелуй.

Лайам вздрогнул, когда Софи поставила перед ним бокал с молочным коктейлем. Уголок его рта приподнялся в улыбке.

– Тебе нравятся подобные вещи? – поинтересовался он.

– Женскому организму требуется много кальция.

Она устроилась на стуле напротив него. Они чокнулись и опустошили свои бокалы. Софи облизала губы, испачканные коктейлем, и, увидев, что Лайам наблюдает за ней, поняла, что ей следовало уйти к себе сразу после ужина.

Она прочистила горло:

– Расскажи мне о Лукасе. Мне хотелось бы представить себе, каким он был.

Лайам поерзал на стуле:

– Что именно ты хочешь узнать?

– Например, были ли у него какие-нибудь пристрастия?

Лайам усмехнулся. Когда он так усмехался, она готова была провести рядом с ним всю ночь.

– Когда Лукасу было девять лет, его интересы постоянно менялись. К одиннадцати годам он стал собирать модели самолетов. В пятнадцать увлекся тяжелым роком и сводил нас с ума своей электрической гитарой. Но, боюсь, у него было больше энтузиазма, чем таланта.

– Похоже, он был полон жизни! – воскликнула Софи.

Лайам помрачнел:

– Да, был.

Она тут же упрекнула себя.

– Но что в жизни радовало его больше всего?

– Езда верхом, родео и мамин яблочный пирог.

Это заставило ее рассмеяться.

– Он ездил верхом лучше вас всех?

Медленная, чувственная улыбка появилась на лице Лайама. Сердце Софи забилось, запрыгало, заскакало в груди.

– Мне всегда было трудно это признавать, но – да! Его комната увешана призами. Он не раз побеждал в соревнованиях по укрощению диких лошадей.

Сердце отказывалось умерить свой бешеный ритм, ей снова вспомнился поцелуй, волшебный, божественный. Софи пыталась успокоиться, пыталась не замечать, как мужественно он выглядит в рубашке-поло и джинсах и насколько соблазнительны жесткие черные волоски, видневшиеся в треугольном вырезе рубашки. Она не готова.

И никогда не будет готова.

Или уже готова?..

Софи отогнала эту мысль.

– Мать убрала все эти призы после того, как… после этого.

– Может быть, ты вернешь некоторые из них на место? Для Гарри?

Он кивнул:

– Возможно, ты права.

Без дальнейших расспросов Лайам стал рассказывать о победах брата в родео, о мальчишеских потасовках, в которых участвовал Лукас, и о старинных автомобилях, которые тот пытался реставрировать. Софи все больше нравился младший брат Лайама.

– Лукас когда-нибудь рассказывал тебе об Эмми? – спросила она наконец, когда он замолчал.

Лайам покачал головой:

– Я догадывался, что он с кем-то встречается. Я заметил, каким он стал рассеянным. Порой Лукас сидел неподвижно, с глупой улыбкой, устремив взгляд в пространство, и краснел, когда я дразнил его. – Их взгляды встретились. – Не думаю, что Лукас собирался бросить твою сестру, Софи. А после аварии… Наверное, он решил, что калека ей не нужен.

Софи сдержала слезы. Бедный Лукас! Бедная Эмми!

– Лайам, то, что произошло с Лукасом, – ужасно. Но ваша семья делала все, чтобы помочь ему. Поступок Лукаса – его выбор. В том нет твоей вины.

Лайам ничего не сказал, но глаза его вспыхнули. Потянувшись через стол, Софи прикоснулась к его руке.

– О, он был таким веселым и полным жизни! Неудивительно, что Эмми влюбилась в него. И неудивительно, что ты горюешь о нем.

Софи поспешила встать и выйти из кухни, иначе она могла совершить какую-нибудь глупость: например, поцеловать Лайама.

Они согласились с тем, что это не должно повториться. Однако воспоминания о поцелуе не оставляли ее.

Четыре дня пролетели очень быстро. Это были мирные, безмятежные, спокойные дни. Софи могла поклясться, что нечто магическое витает в воздухе Неварры.

Гарри перестал плакать, когда просыпался днем, а Софи не было рядом. Он ползал по кухне, гостиной, саду гораздо быстрее и увереннее, чем раньше, и сердце ее радовалось, когда она смотрела на малыша.

Морщинки на лице Лайама начали разглаживаться, и он все чаще смеялся, запрокинув голову назад. Любовь светилась в его глазах, когда он смотрел на племянника.

А если Лайам поворачивался к Софи, в его глазах появлялось желание.

Она не хотела верить этому. Нет, не желание! Благодарность, возможно, и дружелюбие. Да, именно дружелюбие – ведь они много времени проводят вместе.

Часто, оседлав Джаспера и Лили, они выезжали на прогулку. Вокруг лежали дикие и прекрасные земли. В десяти минутах езды от того места, где они с Гарри купались, бил родник. Увидев его, Софи вскрикнула от восхищения.

Глубокое озерцо, словно вырезанное в скалах, с кристально чистой водой, было необыкновенно притягательным. В него стекал ручеек, выбивавшийся из скалы. Софи захотелось нырнуть, ощутить освежающую прохладу. Она пожалела, что не захватила с собой купальник. Но, взглянув на мощное тело Лайама, женщина решила, что это к лучшему.

Хотя она и не желала это признавать, между ними время от времени вспыхивали искры. И они не знали, что с этим делать. Софи металась ночами в постели без сна, ворочаясь с боку на бок…

Когда они вышли во двор, Лайам позвал:

– Роб!

Он отдал Гарри конюху. В последние дни Роб очень старался подружиться с малышом. У конюха было шесть младших братьев и сестер, он скучал без них и радовался общению с Гарри. Малыш улыбнулся Робу.

Он улыбнулся!

– Поехали, – сказал Лайам и вскочил на жеребца. Софи села на Лили.