Разув пленника, я пристроил его ступни в бадью и старательно привязал. Так что ни выдернуть ноги, ни опрокинуть ее он бы не смог. Тевтонец слегка побледнел, но молчал. Да и что спрашивать, понятно же, что ничего хорошего я не замыслил.

— Зябко босиком? Погодь немного, я сейчас… У меня там на кухне маслице разогревалось. Должно быть, закипело уже.

Тевтонец не то что побледнел, позеленел. И тихонько забормотал молитву. На латыни, естественно.

— Salve, Regina, Mater misericordiae; vita, dulcedo et spes nostra, salve.[23]

Оставив его общаться с небесами, я неторопливо и нарочито громко потопал вниз. Митрофан встретил меня вопросительным взглядом. Подмигнув парню, я взял пустой казан и налил в него холодной воды. Казан обернул какой-то мешковиной, типа чтоб не обжечься, и опять-таки чеканя каждый шаг, походкой Командора двинулся обратно в «пыточную». Представляю себе, каким набатом сейчас отдавалось мое приближение в голове крестоносца.

— Не надумал говорить? Нет? Ну, тогда начнем с омовения… — я подошел к рыцарю и одним махом выплеснул воду на его ступни.

Крестоносец выпучил глаза и заорал так, словно с него шкуру сдирали. А потом безвольно повис на веревках.

— Фига себе…

Митрофан обошел меня, нагнулся и прислушался.

— Дышит. Только сомлел. — Потом сунул руку в воду. — Холодная… Чего это с ним?

— Испугался. Решил, что я действительно кипящее масло лью. Вот и сомлел.

— Рыцарь? Сомлел? Это ж не девица…

— Был случай, когда крестьяне одного баронского сынка проучить хотели. Повадился в деревню девок портить. Изловили, скрутили, завязали глаза и сказали, что отрубят голову. Дали помолиться перед смертью, поставили на колени, голову на колоду и… ударили по шее скрученной жгутом мокрой мешковиной. Потом говорят: «Иди и помни. Впредь шутить не станем». Глядь — а он помер. Наш-то немец покрепче будет. Живой.

Рыцарь дернулся всем телом, напрягся, стиснул кулаки, застонал и открыл глаза. А еще через секунду взирал на меня с немым удивлением.

— Вот незадача, понимаешь ты, — почесал я затылок. — Остыла водица, пока нес. А был крутой кипяток…

Брат Альбрехт невольно вздрогнул.

— Ну так что, мученик? Сходить за горяченькой водицей? Или пусть остывает, пока мы поговорим? А там еще и маслице наверняка уже закипает… — негромко поинтересовался я, возвышаясь над пленником, как сама Немезида. Или кто там в небесных пантеонах за неотвратимость наказания отвечает, только мужского рода? В общем, как Фобос и Деймос,[24]вместе взятые.

Никогда не лишайте человека возможности самому решать свою судьбу, и он почти всегда сделает правильный выбор. Поскольку инстинкт самосохранения в животном мире развит очень сильно. И если кто-то вдруг плюет в глаза врагам и выбирает смерть, значит, он жертвует жизнью во имя чего-то более важного. Пусть и непонятного палачам.

Брат Альбрехт героем не был. Он еще разок проверил узы на прочность и проворчал негромко:

— Пить дай.

— Извини, сперва разговор. Ответишь на вопросы — глядишь, я и подобрею.

Тевтонец еще немного помолчал, скорее ради приличия. Не хотел бы говорить, вообще не раскрывал бы рта. А теперь уж никуда не денется.

— Хорошо, поговорим. Но я тоже хочу знать: кто вы такие?

— Ага, — хмыкнул я насмешливо. — Чтобы сообразить, что можно рассказывать, а о чем лучше умолчать?

Такая проницательность крестоносцу не понравилась.

— Для такого здоровилы ты слишком хитер.

— Это я недавно так вымахал. А раньше хилым был. Почти как Митрофанушка. Так что успел ума набраться…

— Не понимаю.

— И не надо! — я придал голосу ледяной твердости. Хватит миндальничать, пора и зубы показать. — Договоримся сразу: вопросы здесь буду задавать я! А ты — отвечать. По-хорошему, или под пытками. Это уж твоя воля. Мне без разницы. Напоминать не буду.

Сделал короткую паузу, вперив в пленника тяжелый взгляд, давая рыцарю время осознать услышанное, а потом продолжил:

— Я хочу знать все о затее с отрубленными руками. Зачем ордену понадобилось такое изуверство? А чтоб тебе не ошибиться с ответом, брат Альбрехт, повторю: я знаю все о твоих делах в Западной Гати. Или ты сперва хочешь повидаться с отцом диаконом?

Здесь я слегка блефовал. Поскольку отец-диакон вместе с настоятелем Гатинского храма таинственно исчезли. Буквально на следующую ночь после того, как мы с Круглеем рассказали Носачу историю похищения Чички. (Сама девушка почему-то говорить об этом отказалась наотрез.) Два дня спустя гатинского попа нашли в лесу повешенным, со следами пыток, а об отце диаконе больше даже не слышали. Пропал, будто в воду канул. Может, сгинул, а может — к своим новым хозяевам-католикам подался. Так что вполне возможно, крестоносец знал больше меня. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского… И в тюрьме не сидит.

— Чтобы подменить реликвию, — выдавил из себя тевтонец, косясь мне за спину.

Пришлось оглянуться. В дверном проеме стоял монашек, а в руках у него была дымящаяся кочерга. И опять он вовремя. Надо будет после как-то поощрить парня. За сообразительность.

— Это ж каким образом?

— Ну, вы же знаете, что обоз был ложным следом, и мы из-за этого едва не упустили гонца, — проворчал тайных дел рыцарь. — Пока сообразили, что гость Круглей только приманка, пока заново сети расставили… В общем, только здесь, всего в паре дней от Расейняй[25]и удалось перехватить.

— Тем более не понял… Если ковчежец с реликвией у вас — для чего подлог делать?

Вот же ж действительно, язык — враг мой. Сперва брякнул, потом подумал. Зачем немцу знать, что я не в курсе всех подробностей? Но тот, слава богу, моей оплошности не заметил.

— Ушел гонец… Перебил засаду и ушел. Но его тоже крепко ранили. Так что до Расейняй он не добрался. Здесь где-то залег. Раны зализывает. Если не окочурился, конечно…

Рыцарь злорадно усмехнулся. Ох, не любит нас немчура. С палачом разговаривает, а с волчьей натурой все равно совладать не может.

— О гонце забудь. Кому надо, эту историю знают. О подложной реликвии сказывай.

— Доннерветтер… Так я и говорю, — дернул подбородком тот. Не привык, чтоб его перебивали. — Магистр Конрад фон Фитингхоф[26]приказал пограничным комтурствам организовать поиски раненого. Для этого мы и наняли разбойников. Чтоб убедиться в том, что он мертв наверняка. Ну, или в обратном… А пока к жмудинам дар русских князей из Киево-Печерской лавры не доставили, сделать фальшивые мощи. Передать в церковь, а потом подлог раскрыть. Обставив дело так, будто это митрополит Киевский пожадничал и не отдал мощи из лавры.