– Горбатого могила исправит! – провозгласила Аллегра с преувеличенным до нелепости

французским акцентом, дабы напомнить, что она еще торчит здесь.

Да как я могу впустить подобное в свой офис? Эту драму абсурда?

Я направилась в гостиную. Письмо выглядывало из-под мраморных часов, вокруг белела целая коллекция официальных приглашений.

Распечатав конверт, я извлекла листок бумаги, украшенный гербом, и прочла написанное ужасным отцовским почерком:

Деньги Аллегры буду перечислять на твой счет. За помощь в изучении этикета будешь получать 20% от этой суммы первого числа каждого месяца. Созвонимся. Пожалуйста, уничтожь.

МРД

Двадцать процентов? Но от какой суммы? Подобные вещи отец никогда не поверял бумаге; после печального случая с пронырой из бульварной газеты, что не брезговал порыться в мусорных корзинах, папаша уничтожал любой клочок, на котором что-либо записывал. В тот раз его расстроили не столько представленные на суд общественности подробности налоговых махинаций, сколько список, что он составил перед поездкой в магазин, где значились двенадцать бутылок скотча и прописанная врачом кортизоновая мазь. Того хуже, в перечне стоял и «Лавинг кэр», но отец нагло заявил, будто подкрашивающий шампунь нужен был маме.

Ладно, о «Лавинг кэр» не будем, подумала я, засовывая листок в карман льняных брюк. У меня своих забот по горло. Аллегра наверняка прямо заявила отцу, какая зарплата ее устроит. Значит, двадцать процентов от этой суммы в любом случае деньги приличные. Даже если не тянут на достойную награду за то, что придется терпеть сестрицу в офисе.

Я вернулась на кухню. Мама пыталась поставить мохерового бегемота на столе. Я чуть не ахнула: голова невиданного зверя была такого же размера, что и туловище, конечности разной длины, и создавалось впечатление, что на брюхе у него плавник Мама же не унывала: с детской терпеливостью продолжала тщетные попытки.

Поскольку голова бегемота была диковинной формы, казалось, он застыл в причудливой позе йоги.

– У него пять лап, – заметила Аллегра, которая так и сидела у окна. – Или ты связала его со всем, что полагается? В таком случае очень и очень мило.

Она снова показала человеку в саду знак «V»[2].

– Проклятье!

Мама вздохнула. И еще раз попробовала поставить бегемота на лапы. Тот снова повалился на бок. Мама опечалилась.

У меня сжалось сердце. Бедная!

– Здорово получилось! – сказала я, желая подбодрить маму. В ее адрес звучало так мало похвал. – Можно, я возьму его?

– Ты серьезно? – Мамино лицо посветлело от радости. – Конечно, дорогая. Пожалуйста, бери. Если хочешь, подари Джонатану.

– Лучше оставлю себе, – быстро проговорила я. – Положу его в коробку. И спрячу под лестницу. Ну, я поехала. Надо еще кое-что собрать в дорогу. – Я повернулась к Аллегре, напуская на себя строгость. – Не забудь до моего отъезда появиться в офисе, я расскажу, что к чему.

– Ага, – отозвалась Аллегра.

– Это очень важно, понимаешь?

– Естессно, – протянула она, глядя в окно. – Не забудь джем.

Я положила банки в сумку, отмечая про себя: надо бы купить «Сельскую жизнь», посмотреть, что мама наплела про свои способности делать заготовки на зиму.

– А знаете что? – Аллегра одарила нас волчьей улыбочкой. – По-моему, я не создана для того, чтобы давать практические советы. Это занятие для каких-нибудь зануд.

Я схватила бегемота так крепко, что он совсем потерял форму, и вышла.

Живя бок о бок с Нельсоном, я порой забывала, что на дворе двадцать первый век и у меня есть избирательные права. Так было и в день, когда мы провожали его в учебно-воспитательное плавание; картину дополняла Габи, решившая держаться, как главная героиня ее личного исторического сериала. Не хватало лишь старинных нарядов да «пенни и фартингов»[3]на дорогах.

Пышный бюст в былые времена лишь приветствовался. У меня как раз такой.

Нельсон с военной четкостью погрузил в мою машину вещи, Роджера, Габи, потом меня, и мы поехали на пристань, где на парусник уже носили продовольствие и собиралась вся команда. Корабль мне понравился: высокий, с тремя мачтами и белоснежными парусами, а на носу резная деревянная голова. Если бы не каша для приготовления в микроволновке, коробки с которой носили на палубу, можно было подумать, что мы в исторической драме Би-би-си.

– Будешь писать, Нельсон? – спросила Габи, сжимая в руках носовой платок.

– Габи, я ведь уже сказал: у меня не будет времени, – нетерпеливо ответил Нельсон. – Корабль оснащен сверхсовременным спутниковым радионавигационным и коммуникационным оборудованием, и потом, мы будем как можно чаще причаливать к берегу, чтобы люди могли передохнуть на суше, – я вернусь целый и невредимый, не изможденный и не без глаза.

– Хотя бы бороду отпустишь? – спросила Габи с надеждой в голосе.

– Ну, это можно, – на миг задумавшись, сказал Нельсон. – Бородку.

– А сувенирчик привезти не забудешь? – подсказала я.

– Это уж слишком, Мелисса.

Роджер пожал Нельсону руку.

– Приятного плавания, дружище. Если свалишься за борт, можно забрать твою новую биту для крикета?

– Можно, – ответил Нельсон. – Только телик не тронь.

Он шлепнул Роджера по плечу.

– Слабовато, приятель, – сказал Роджер, в шутку делая вид, будто собрался в ответ ударить Нельсона коленом в пах.

Человек со стороны, взгляни он на этих двоих, вряд ли понял бы, что они знакомы больше двадцати лет. Впрочем, может, и понял бы.

– Если вы все сказали… – многозначительно пропела Габи.

Мы с Роджером удивленно на нее посмотрели.

– Я хотела бы попрощаться с Нельсоном, – пояснила она. – Наедине.

Меня охватило странное чувство, и, дабы оно не отразилось на лице, я растянула губы в улыб– | ке. Роджер, которому было плевать на такт и приличия, не потрудился маскировать недовольство, громко запыхтел и скорчил насмешливую гримасу.

Не успел он выдать грубость, я торопливо ответила:

– Конечно. Пойдем, Роджер.

Взяв его за руку, я направилась к ларьку. Хорошо, что, покупая рожки мятного мороженого с шоколадной стружкой, я не видела происходившего у меня за спиной. Роджер же бесстыдно смотрел на парочку во все глаза, и, когда я повернулась, мне почти стало его жаль.