– Что?

– Это во-первых, а во-вторых?

– Его обычная жадность. Небось боялся, я узнаю, сколько получает Шацкий за посредничество, и тоже захочу такой же процент. – Галина вдруг бросила сигарету в пепельницу, закрыла лицо руками и заплакала навзрыд. – Это ужасно, – пробормотала она. – Я все еще на него злюсь. Только когда он погиб, я поняла, как его любила. Мне его не хватает. А я все еще злюсь из-за этих проклятых денег. – Ей понадобилось минут десять, чтобы успокоиться. – Извините, – резко сказала она, поднимаясь из-за стола, и покинула комнату, а когда вернулась, никаких следов недавних слез на лице уже не было. Галина вновь опустилась за свой стол и хмуро посмотрела на Бергмана.

– Основная версия следствия – ограбление, – заговорил Максимильян. – В доме была крупная сумма, за ней грабители и пришли.

– Грабители? – переспросила Галина. – Вроде бы он был один?

– Возможно. Куда важнее понять, кто знал об этих деньгах?

– По опыту могу сказать – очень многие. Я узнала, потому что мне об этом сказал сам Лотман. Позвонил и спросил, свободен ли Миша, это наш работник. Картину надо было упаковать и доставить Шацкому.

– А Шацкий этого сделать не мог?

– Конечно, мог. Но Натан предпочитал Мишу. Все картины, из коллекции или его собственные, упаковывал и перевозил обычно Миша.

– А тот мог рассказать об этом?

– Утверждает, что не рассказывал. Его допрашивали в полиции. После звонка Натана я спустилась к нему в мастерскую, сказала, что его услуги понадобятся. Наш разговор могли услышать сотрудники и рассказать еще кому-то… Натан звонил мне из ресторана. Там рядом тоже были люди. Плюс домашние, их знакомые и так далее. То есть на самом деле о продаже картины могло знать множество людей. Всем им, скорее всего, не было до этого никакого дела…

– Но среди них был тот, кому информация показалась очень интересной, – кивнул Максимильян.

– Вот именно.

– Хорошо. Но этот кто-то не мог знать, что расплатятся с Лотманом наличными и они будут в доме.

Галина пожала плечами, а Бергман спросил:

– О его страсти к наличным многие знали?

– Все, кто хоть раз покупал его картины. Прибавьте к ним тех, кому они об этом рассказали.

– Да, круг подозреваемых стремится к бесконечности. Вернемся к Шацкому. Говорят, Натан Давыдович завещал ему свои работы.

– Чушь, – фыркнула Галина. – Это вам кто сказал? Аллилуев? Его наивность умиляет. Чтобы Натан кому-то что-то отдал бесплатно? И обещать такое мог разве что в издевку. В любом случае о завещании трубили бы на всех углах. Но никакого завещания нет. Натан не собирался умирать. И точно ничего не хотел оставлять Шацкому.

Бергман кивнул, вроде бы соглашаясь.

– Лотман был осторожным человеком?

– Болтать о деньгах точно бы не стал.

– А оставить, к примеру, открытой дверь в своем доме? Следов взлома не обнаружено.

– Не знаю, – подумав, ответила Галина. – Я там бывала редко. Дом ставили на сигнализацию, ну и тревожная кнопка была, конечно. Я советовала установить видеонаблюдение, но Натан не хотел присутствия посторонних в доме. На самом-то деле, по обыкновению, жмотничал.

– А где хранилась коллекция?

– Картины развешаны по всему дому. Самые ценные из тех, что не его, висели в библиотеке, смежной с ней комнате и кабинете. Его собственные картины в студии и в большом зале рядом. Картин Натана в доме не так уж и много. Те, что он предпочел оставить себе, почти всегда участвуют в каких-то выставках. Он был во многом человеком старых взглядов, из тех времен, когда о видеонаблюдении и прочем знать не знали. Решетки на окнах, железная дверь – вот и вся охрана. Кстати, бог миловал, никто никогда на его собственность не посягал. В те времена, когда он был моложе и еще жил в квартире, все стены от пола до потолка были завешаны картинами. А замок на двери открывался дамской шпилькой. Но воры его квартиру обходили стороной.

Тут я вновь взглянула на картину и подумала: нормальному вору в голову не придет, что такая мазня денег стоит. И попыталась вспомнить какую-нибудь картину Лотмана, но не преуспела, хотя видела их не раз, художник он действительно известный. Надо сегодня же посмотреть…

– А что вы скажете о его близких? – спросил Бергман, меняя позу, теперь руки он сложил на груди и с интересом рассматривал что-то у себя под ногами. Я на всякий случай тоже посмотрела: ничего.

– Сестра, дочь, внучка, – пожала плечами Галина. – Бабье царство, как он их называл. Все его до смерти боялись.

– Боялись?

– Характер у него взрывной, мог наорать. Ударить, кстати, тоже мог. Мне один раз влепил пощечину. Я попросила больше этого не делать, если не хочет получить сковородкой по башке. А эти инфузории вряд ли способны на отпор. Прости, Господи, – торопливо добавила она. – О покойниках плохо не говорят.

– Давайте все-таки поговорим, – усмехнулся Максимильян. – Начнем с сестры.

– Ядвига мне всегда казалась чокнутой. В брате души не чаяла. Обожала племянницу и ее дочь. Абсолютно неприспособленная. После смерти жены Натана о его дочери она заботилась и вырастила свое подобие. Дочка отца боялась до судорог. Доставалось ей от него частенько, особенно когда она стала у него работать. Материально все зависели от него. А он, прежде чем денег дать на любую мелочь, полчаса втолковывал им, какие они ничтожества.

– То есть особого повода любить его у них не было.

– Вот уж не знаю, был или не был. Но по собственному опыту могу сказать, любят не за, а вопреки. Ядвига без брата жизни не мыслила. Она до того дура, что просто не знала, что с этой жизнью делать. Вера… может, и хотела бы уйти от отца, но характера не хватало. Привыкла во всем ему подчиняться.

– А ее замужество?

– Единственный акт неповиновения, – засмеялась Галина, – закончился бесславно. Прибежала к отцу в ночнушке и тапочках. Пьяный супруг надавал затрещин, и это при том что она была на последнем месяце беременности. Муж поутру ее забрал, она, конечно, простила. Так и мыкалась туда-сюда, пока Гаврила от передозировки не скончался. Внучку Натан у них отобрал, она жила у него с нянькой вместо матери. Вера возражать не стала, а муженьку было все равно. Вряд ли он вообще заметил отсутствие дочери.

– Лотман внучку любил?

– Конечно. Из трех баб эта самая толковая и не без характера. Мать с теткой ни во что не ставила, и правильно. Дедом в меру сил вертела, он был готов на все, если это стоило недорого.

– А машина?

– Подарок на восемнадцатилетие? Вы эту машину видели? Сомневаюсь, что о ней девчонка мечтала.

– Молодые люди у Надежды были?

– Понятия не имею. Но вряд ли бы она пригласила их в дом. Натану бы никто не понравился. Если только арабский шейх, но и в нем он бы усмотрел одни недостатки. У него была жуткая боязнь, что Надя отправится по стопам матери, то есть выскочит замуж за какое-нибудь отребье. Он твердил об этом девчонке с утра до вечера и разглядывал всех друзей-подруг под микроскопом. Кто такое выдержит?