Она прибавила шаг, заторопилась — скорей бы! Надо будет просто потерпеть… просто потерпеть… потерпеть…

Точно в тот момент, когда Леля поравнялась с «Порше», задняя дверца распахнулась.

Леля замерла на месте, стиснув зубы, — вот, сейчас…

— Чего столбом застыла? — высокий, карамельно-тягучий голос заставил ее вздрогнуть.

Выпорхнувшая из недр автомобиля девица — очень хорошенькая, не хуже куклы Барби — скривила недовольную гримаску. Длиннющие, обтянутые белыми джинсами ноги нетерпеливо переступили на высоченных шпильках, по золотистой, длинной, до пояса, гриве пробежала волна.

Леля ничего не понимала.

— Эй, девушка, с вами все в порядке? — недовольная гримаска сменилась встревоженностью, карамельный голос из кукольного стал вполне человеческим. — Вам плохо? — Длинные пальчики с безукоризненным маникюром коснулись Лелиного локтя.

— Катюх, проблемы? — донеслось из приоткрывшейся водительской двери. Девушка неопределенно махнула в ту сторону рукой — погоди, мол.

Леля отступила в сторону, коснулась ограды:

— Нет-нет, ничего. Я… голова закружилась.

— Может, вас подвезти? — участливо спросила девица.

Интересно, подумалось вдруг Леле, проявила бы она такую же заботливость, если бы на этом месте была… к примеру, та жуткая старуха? Сейчас-то прозрачно-голубые глаза наверняка с точностью до цента оценили весь Лелин «прикид». Ну да, все схваченное с вешалок впопыхах, почти не глядя — но тряпки-то на вешалках не с вьетнамского рынка и не с фабрики «Большевичка». Впрочем, осадила она себя, может, и подобным особам не чуждо сострадание.

— Нет-нет, — повторила Леля. — Спасибо, я уже дома.

— Вы… тут живете? — с некоторым недоверием уточнила девушка.

Леля кивнула.

— Как интересно! А я к подружке приехала, она родила недавно…

— С третьего этажа? — Леля растянула щеки в вежливой улыбке — щеки были словно резиновые.

— Точно. А вы…

Но Леля уже входила в калитку. Кукольная девица за ее спиной вступила в какие-то переговоры с домофоном. Докладывала о прибытии гостей, надо полагать.

Да что же это за день такой проклятый! Она ведь была уверена, что в машине — бандиты! Что сейчас наконец-то эта невыносимая жизнь закончится! И вот вам пожалуйста!

Ну сколько в Питере черных «Порше»? Дурацкое совпадение, дурацкое.

И еще вдобавок… Как эта девочка звала своего пса — Жером?!

Когда придумывали, как назвать неожиданно, почти чудесным образом появившегося в доме щенка, Платон предложил — Джером. Укладывая близнецов спать, Леля читала им тогда «Трое в лодке, не считая собаки». Медленно, останавливаясь чуть ли не после каждой фразы — чтобы переждать взрывы хохота. Ульяна смеялась почему-то басом, Платон — звонко, заливисто. Леля и сама не могла удержаться, хохотала вместе с детьми. Почти до слез. И Ленька, если был дома, приходил, садился на пол, откинувшись на дверцу шкафа, вытянув длиннющие свои ноги. И тоже хохотал.

Почему «Джером» тогда не прижился, Леля уже не помнила. Да и вообще сразу забыла. И только сейчас… Пес, которым командовала коренастая девчонка в толстенных очках, конечно, был просто похож на Джоя. Просто похож. И нечего так вздрагивать. Нечего холодеть от глупейшего предчувствия. Какие предчувствия, бред один и расшатанные нервы! У кого угодно они будут расшатанные в подобной ситуации!

Но все же, все же, все же…

Очень много воды, твердила Леля, расхаживая по квартире. Трогала безделушки на резной полочке над диваном, подходила к окнам — там постепенно сгущались сумерки. Или ей просто хотелось, чтобы уже начало смеркаться? Она всегда любила минуты, лежащие между ясностью дня и глухотой ночи. Даже слово это казалось загадочным — сумерки. Легкие, прозрачные, потом все гуще, темнее. Словно воздух — это вода, и в нее постепенно, по чуть-чуть, по капельке, добавляют чернил.

Очень много воды. Фраза звучала как заклинание.

Эта Наташа не сказала ведь, что он мертвый! Не сказала! Да, Леля именно так — жив ли? — не спрашивала. Испугалась того, что прямой ответ убьет надежду окончательно. Но ведь, если бы нет, Наташа бы увидела и это тоже? И сказала бы? Ведь сказала же она, что Леля с ним скорее всего встретится. Пусть и предупредила насчет «совсем другой дороги к счастью», это пустяки, главное — сказала, что Леля его увидит.

Увидит, потому что Ленька — жив?! Или потому что она, Леля, тоже скоро умрет? Ведь сегодня, увидев у ворот черную машину и решив, что это та самая, с бандитами, Леля совсем не испугалась! Напротив, обрадовалась!

Должно быть, она просто убедила себя в том, что Ленька не умер. Потому что думать по-другому — невыносимо. А на самом деле ничего не получится, даже и не выдумывай. Не выдумывай.

Может, она, Леля, просто сходит с ума? Не было никакой собаки у подъезда — померещилась. И черной машины во дворе не было. И кукольного вида девицы. И гадалки, наверное, тоже… Может, и старухи, угрожавшей ей, вовсе не было? Вдруг у Лели уже тогда начались проблемы с головой? Сойти с ума, наверное, было бы хорошо… Или все равно легче не станет? Если бы знать…

Если бы можно было хоть с кем-то об этом поговорить!

* * *

Зайдя на свою страничку, Леля вдруг вспомнила, как Мика наставляла ее в самом начале, убеждая «не пускать в личную жизнь кретинов»: если поедешь с Ленькой куда-то, не вздумай снимки выкладывать, тем более — видео. От зависти могут, знаешь ли, и гадость устроить. Даже в реальной жизни. Если узнают. Что, увы, вполне возможно. Вы ж более-менее медийные персоны. Не звезды, но все-таки.

Тогда фраза «вы с Ленькой куда-нибудь поедете» звучала так обыденно… А сейчас…

Нет, в «личное» Леля, следуя Микиному совету, старалась не углубляться. Но страничку не забросила. Ведь записи вроде «вечером темнота становится всеобъемлющей, даже пальцы холодеть начинают» — это же не «личное», просто… зарисовки. Постила несколько раз старые снимки Джоя, но это оказалось слишком больно.

Заметки же о «настроении», наоборот — как больное место погладить, — помогали. И стихи, конечно. Их она — филолог все-таки — помнила множество. И подходящих к настроению среди них хватало.

Откликов на поэзию было куда меньше, чем на рецепты. Нередко кто-нибудь глупо спрашивал: это твое? Леля терпеливо отвечала: Мандельштам (Рубцов, Фрост, Лорка). Но все же отклики были. И Леле почему-то становилось немного легче. Словно раздвигался ледяной круг безнадежного одиночества. Иллюзия, конечно, но что — не иллюзия? Чувство-то, что «легче», оно-то — реально!

Один-два комментатора посоветовали группу поддержки в той же соцсети — там собрались те, кто потерял кого-то из близких. В группе Леле не то чтобы не понравилось, но разговоры с теми, кто пережил такую же, как она, утрату, не помогали. Совсем. Все были преувеличенно дружелюбны, непрерывно твердили друг другу «держись» и рассказывали, как им больно и плохо. Девушка (хотя кто ее там, в интернете-то, знает, может, старичок подагрический девушкой прикидывается) с ником «Unhope» (безнадежность) написала пост, где гневно разбивала утверждение, будто время лечит. Писала, что это все вранье, что проходит неделя за неделей, месяц за месяцем, а легче не становится! Все болит и болит! Хоть голову об стенку разбей! Леля подумала, что Анхоуп права. И поймала себя на страшной мысли: она ведь сама и не хочет, чтобы стало легче. Если боль утихнет — значит, она Леньку… забывает? Думать так было жутко, потому что без него Леля себя не мыслила.