Ведомир бегом поспешил к кольцу костров — к первому лучу солнца они должны были гореть ярким пламенем. Милонег повел повисшую у него на плече Зарницу к маленькой землянке, что теснилась к тыну, ограничивающему капище. Жрецы при капище не жили — у всех трех были роды в Перыни, — но там зачастую ночевали ищущие приюта и защиты чужаки и отсиживались наедине с богами те, кто совершил перед родом непотребное деяние, вымаливая себе прощение. В землянку же уводили хворых и тех, кого нельзя было оставить у людей. Долгое время в землянке жила ветхая старушонка ведунья, но уж три зимы как она умерла, и с того времени хранили там целебные травы, обереги и складни-дощечки, где хранились летописи о прошлых временах.

Оказавшись наконец в полутьме землянки, Зарница со вздохом вытянула усталые ноги. Слабость подкатила волной, но передохнуть ей не дали — Милонег неслышно возник рядом, протянул корчагу цеженого меда из хранившегося в землянке бочонка. Девушка жадно выпила сладкий напиток. Враз прибыло сил — наверняка мед был заговоренный.

— Пересиди покамест, — улыбнувшись, молвил Милонег. — Как владыка позовет, тогда тебе силы понадобятся.

— На что? — Зарница вскинула на него глаза, и молодой жрец смутился.

— Вдруг какое дело сыщется, — уклончиво отмолвил он и, чтоб более не мешкать, откинул плетеную крышку короба: — Приоденься лучше.

Зарница сделала было движение — и он поскорее вышел, притворив за собой сбитую из горбыля дверь. Остался только огонек светца и распахнутый короб. Поставив корчагу на лавку, Зарница оглядела себя — за долгие дни блуждания по лесу рубаха и порты изгрязнились, местами порвались и потеряли свой вид. А в коробе сверху обнаружилась хоть и старая и ношеная, но чистая рубаха. Быстро обернувшись — не стоит ли кто под дверью, — девушка расстегнула пояс и стащила свою рубаху через голову.

Голоса и шум снаружи заставили ее решиться выйти. Неловко одернув на себе рубаху, которая оказалась ей велика, Зарница толкнула косую дверку и вышла.

Восемь костров в окруживших капище ямах уже полыхали вовсю — языки пламени поднимались ровно вверх, и дым завивался кольцами. Точно такой же огонь горел у камня-алтаря у подножия изваяния Перуну. Двое молодых жрецов — Зарница невольно задержала взгляд на Милонеге — стояли по обе стороны резной личины бога, а старый Огнеслав вышел навстречу нескольким всадникам.

Они подъехали к распахнутым ради них воротам и спешились. Последним с коня сошел старик, на вид казавшийся старше Огнеслава. Пока сидел в седле, он выглядел молодцевато, но, ступив на землю, согнулся и, вцепившись в поданный ему посох, неспешно пошел к жрецу. Справа и слева от него шествовали двое нарочитых мужей — бояре, догадалась Зарница, а позади теснились остальные. Десяток отроков остались снаружи при лошадях.

Старик поравнялся со жрецом и поклонился ему, силясь достать рукой землю. Судя по расшитой рубахе, богатому алому плащу, золотой гривне на шее и собольей шапке, всякий мог бы узнать в госте князя или старейшину рода.

— Ждал я тебя, князь-старейшина Гостомысл, — ответил на приветствие Огнеслав. — Гонец твой все мне поведал. Повести теперь ты, почто явился сюда, что за нужду до богов имеешь?

— Не стало мира и покоя на Руси, — двумя руками вцепившись в посох, заговорил князь Гостомысл. — Сам небось ведаешь, что князья из рода Славенова вершат!.. И мне не стало места ни в одном граде, как погибли мои сыновья-надежа… Потому порешил я с верной дружиной моей и боярами моими уйти сюда, где нет ни града, ни князей, и поставить новый город, свой. Ведомо мне, что тут уж живут люди, а потому прошу — испроси у богов позволения и совета: повелят ли они тут град рубить, иль еще куда мне уходить?..

Оглянувшись на своих спутников, он кивнул, и двое воинов выступили вперед. Они молча сложили к ногам жреца Огнеслава княжеские дары — свежебитую, сегодня на зорьке, дичину, два кожаных мешка с зерном и крупой, бочонок с брагой, длинную щуку и что-то завернутое в ткань — как углядела Зарница, то могло быть оружие, ежели судить по форме. Последним подошел безусый отрок и осторожно опустил на землю слабо трепыхающийся сверток — живую дань.

Огнеслав молча смотрел на дары. Потом оглянулся на младших жрецов. Те уже привыкли по глазам старика узнавать его повеления — подошли, забрали все.

— Что ж, — прикрыл глаза Огнеслав. — Испрошу у богов милости…

Люди мигом отступили, теснясь, ближе к выходу. Возле князя Гостомысла остались только два ближних боярина.

Снеся дары в землянку, Милонег и Ведомир ненадолго задержались там, и к Зарнице, которая все еще стояла как потерянная, подошел жрец Огнеслав.

— Не стой без дела, — сухо бросил он. — О судьбе гадать будем — освяти место.

— Как? — выдохнула девушка.

Старый жрец недовольно скрипнул зубами и отошел. Он весь уже был душой с богами и не терпел, когда его отвлекали непотребными, как казалось, вопросами. Растерявшаяся Зарница с удивлением посмотрела ему вслед и вздрогнула, когда сзади с нею поравнялся Милонег. Молодой жрец вложил ей в ладонь меч — возможно, один из дареных князем Гостомыслом.

— Обойди по кольцу костров место посолонь, — он указал рукой, куда идти, — замыкая круг, с заговором, чтоб никакая злая сила, ничьи лихие помыслы — человека ли, лесной иль водяной нежити, зверя-птицы ли — не посмели нам помешать… Слыхала, как такое слово молвится иль повторить?

Девушка взглянула в глаза улыбающемуся парню и кивнула:

— Справлюсь…

Все еще не расставшись с мечом, Зарница запрокинула голову, когда жрец Огнеслав, взмахнув руками, выпустил в небо сизого сокола, отловленного людьми князя Гостомысла. Только что он метнул жребий, как угоднее богам поступить с птицей, — и выпало ее отпустить.

Пронзительно и зло закричав, сокол стремительно взмыл в небо и начал подниматься кругами. Десятки пар глаз до боли всматривались в его полет, и только для одного из людей в каждом взмахе сильных крыльев ясно читался ответ. Что ж, полет ровен и гладок, птица не уходит далеко, не спешит укрыться в роще, не тянет за озеро, не мечется бестолково, как отбившаяся от стаи, не ищет места, где бы сесть. Соколу вроде как нравится летать в небе над Перынью.

— Ну, что он? — раздался надтреснутый голос князя Гостомысла. — Я не вижу его…

Жрец Огнеслав сердито качнул головой — слишком торопится князь. Ответ богов ясен, но как бы не вмешалась какая чужая сила!.. Переждав еще немного, он опустил глаза и взглянул на князя.

— Удачен жребий твой, князь-старейшина Гостомысл, — молвил он. — Боги благословляют деяние твое. Руби новый град на берегу Волхова!

— Мой новый град… Новый Город, — прошептал Гостомысл.

Вывернув шею, он попытался проследить взглядом птицу, но сокол уже растаял в синеве. На старческие глаза его наворачивались слезы, и потихоньку отошедшая в сторонку Зарница понимала старого князя — у нее тоже больше не было родного дома, дружины и ни одного знакомого человека на всем белом свете. Ей тоже нужно было место, где бы она могла преклонить голову. Перуново капище и старое селение при истоке Волхова — Мутной реке — готовы были дать приют всякому.