– Не понял.

– На лыжах я. В бегах.

– Опять не понял. А чего тебя к нам кинули?

– Думаю, Храп что-то мутит, – пожал плечами Ролан.

– Может, он тебя к себе хочет взять?

– Не знаю, все может быть.

– Ну, братуха, засада у тебя конкретная…

– Я сам думал, что меня обратно в пермскую зону отправят, однако не получилось, здесь будут довесок оформлять. За побег довесок…

– Точно, а потом Храп тебя к себе заберет, – решил смотрящий.

– Влип ты, братишка, – покачал головой высоколобый. – У Храпа красная тюрьма, там козлы всеми делами заправляют…

– Да, похоже, что влип, – удрученно вздохнул Ролан. – Влип как муха… С красной зоны когти рвал, чтобы на красную кичу загреметь…

– У вас что, в зоне козлы заправляли?

– Красноповязочники.

– Ну, и как отрицалову жилось?

– Туго.

– Ты потому и сдернул?

Ролан покачал головой:

– Я в отрицалове по первой ходке был. А потом откинулся, в дела лютые впрягся. – Он осторожно погладил пальцами шрам от пулевого ранения. – В перестрелке шарахнуло. В больничке полгода провалялся, еле выкарабкался.

– У тебя что, пуля в котелке?

– Нет, пулю вытащили… Короче, я бы в отрицалове сдох. Мужиком я был, лес валил…

– Ну, мужики тоже бывают правильными, – с пониманием отнесся к Ролану смотрящий.

Но уважительная интонация в голосе сменилась на снисходительную. Блатной люд из его окружения не стал шарахаться от новичка как от чумного. У них у самих статус не совсем определенный. Опытным взглядом Ролан определил, что как минимум трое из них первоходы, и не блатные они, а просто приблатненные. Так же, как и сам смотрящий. Он только старался вести себя как правильный вор, хотя таковым мог быть лишь в своих собственных глазах. Наверняка не в законе и, возможно, даже не жульман. Джемпер на нем с высоким воротом, и не видно на теле регалий лагерного авторитета. Может, и есть татуировки, но не факт, что воровские. Может, он бандитский авторитет или даже отморозок, который только делает вид, что живет по понятиям.

Но кем бы ни был смотрящий, его здесь уважали, и не считаться с ним Ролан не мог. Да и желания бросить ему вызов не было. Ролан не собирался лезть в блатную надстройку, ему и в мужиках было неплохо. И гораздо спокойнее.

– Значит, на лыжи, говоришь, вставал? – с интересом спросил смотрящий.

– Было дело.

– Ну, расскажи, мы послушаем…

Он не видел в Ролане соперника и не пытался искать в его словах вымысел, просто слушал из интереса. А Ролан в красках расписал, как сбежал с лесоповала, когда на делянку опустился необыкновенно густой туман. Рассказал, что осел в деревенской глуши, что жил с женщиной. Имен он не называл, мест обитания тоже, но все равно его рассказ звучал достаточно убедительно, чтобы понравиться скучающей братве.

Потом он вспомнил, как снова оказался в зоне, как ушел в побег. Здесь пришлось соврать, потому что не мог он вплести в свою историю Аврору и Мотыхина, но все равно арестанты ему верили.

– А здесь, в Святогорске, как оказался? – спросил высоколобый.

Ролан уже знал, что его зовут здесь Салатом, а смотрящего – Червонцем.

– Да проездом, – пожал он плечами. – Подруга у меня в Москве, к ней ехал; с мужиком в поезде разговорились, выпили, он меня к себе позвал. Помню, как из поезда выходил, а потом ничего не помню. Водка паленая была…

– Бывает.

– С бодуна на Храпа наехал…

– Да, накуролесил ты, Тихон…

Червонец долго и пристально смотрел на Ролана, затем спросил:

– Я так понимаю, с гревом у тебя негусто.

Увы, но это был очень важный вопрос. Жратва и курево в неволе котируются даже выше, чем женщины; все вокруг этого блага вертится, все к нему и сводится. Каким бы ты ни был крутым, нищим ты мало кому будешь интересен. Хочешь быть в авторитете, умей добывать харчи – или с воли пусть передачи поступают, или так дело поставь, чтобы с простых арестантов купоны в общак стричь. Первое хорошо, а второе еще лучше. Если смог камерный общак наполнить, значит, ты настоящий авторитет, и быть тебе смотрящим… Потому и спрашивал Червонец про грев, что ему нужно было и братву свою кормить, и с тюремными авторитетами делиться. А работа эта сложная, потому что спрос с него за всю камеру, а в узде он мог держать только русских. У азиатов и кавказцев, как понял Ролан, свои авторитеты.

– Пока нет. Но подруга уже в курсе, что я здесь; может, подкинет чего-нибудь…

Ответ прозвучал неубедительно, и кислым выражением лица Червонец дал это понять. Ролан действительно не получал посылок с воли, но надеялся, что это временно. Аврора должна что-нибудь придумать, и справки про него навести, и с родителями его связаться, чтобы от их имени слать в тюрьму посылки. Но, может, не зря говорят, что нет ничего более постоянного, чем временное. Что, если Авроре сейчас не до него? Ведь он не знает, что происходит в Черноземске. Может, Аврора снова в бегах, а может, скрылась за границей, оставив свои магазины и заводы на растерзание московскому воронью?

Хотя из-за границы тоже можно отправлять посылки, и Аврора смогла бы наладить этот процесс, тем более что она большой специалист по продовольственным поставкам. Но что, если ее уже нет в живых? Или как минимум ей не на что купить продукты для передачи?.. Ролан очень переживал за нее. И о посылках беспокоился меньше всего. Он мог бы даже объявить голодовку, если бы это хоть на шаг-другой приблизило его к цели.

– А родители что? – спросил Салат.

– Они еще не в курсе. Что толку им сейчас писать; может, мне завтра пятилетку начислят и на этап отправят, – пожал плечами Ролан.

– И то верно…

– Но все не так плохо.

Ролан знал всю подноготную тюремной жизни, как и знал, что халявщиков здесь не очень жалуют, поэтому и сберег для дела три пятитысячные купюры. Одну он протянул Червонцу, сказав святое:

– На общак.

– Это дело, – расплылся в улыбке смотрящий.

– Мне бы якорь где-нибудь бросить…

– Ну, в нашу гавань ты уже зашел, – кивнул Червонец. – А якорь… Салат, давай Варежку подвинь.

Парень кивнул, но не просто подвинул арестанта на шконке второго яруса, а согнал его, освободив для Ролана всю койку целиком. Червонец недовольно поморщился, хотел что-то сказать, но махнул рукой.

Только Ролан устроился, как камеру вывели на прогулку на тесную площадку, обустроенную на крыше изолятора.

– У Храпа с этим делом получше, – сказал Салат, спиной опираясь о железную трубу фонарного столба. – У него народ свежим воздухом чаще дышит…

Он был единственным из всех арестантов, кто сам тянулся к Ролану, потому что симпатизировал ему.